1. О Рождестве Христовом
2. О Пасхе
3. О Символе веры
4. О молитве «Отче наш»
5. О Воздвижении Креста Господня
6. О Богоявлении (Крещении Господнем)
7. О Сретении
8. О Входе Господнем в Иерусалим (Вербном Воскресении)
9. О Преображении Господнем
10.О Вознесении Господнем
11.О Празднике Святой Троицы (Пятидесятнице, Сошествии Святого Духа)
12.О Рождестве Пресвятой Богородицы
13.О Благовещении Пресвятой Богородицы
14.О Введении во Храм Пресвятой Богородицы
15.Об Успении Пресвятой Богородицы

Источник: pravobraz.ru

Где и как духовно развивать ребенка, если для этого не существует ни кружков, ни секций? А нужно ли это вообще?

Когда малыш появляется на свет, родители заботятся, в первую очередь, о его физическом и интеллектуальном развитии. Люди же верующие много говорят о развитии духовном. Что это такое? Где и как духовно развивать ребенка, если для этого не существует ни кружков, ни секций? А нужно ли это вообще? Об этом рассказывает духовник московской Свято-Владимирской гимназии протоиерей Алексий Уминский.

– Отец Алексий, что мы называем «духовным развитием»?

– К сожалению, общего понимания того, что такое «духовное развитие», наверное, нет: в это понятие каждый вкладывает свой смысл. Тем не менее, многие родители духовным развитием детей занимаются, поскольку сами живут духовной жизнью и хотели бы, чтобы и их ребенок шел бы вместе с ними по этому пути.

Иногда родители, не будучи сами церковными людьми, хотят как-то приобщить ребенка к православию и с этой целью записывают его в воскресную школу или православную гимназию. Но на­учится ли там ребенок духовной жизни самостоятельно? Вряд ли.

Духовное развитие человека – это такая сфера, существование которой невозможно без того, чтобы родители сами не были бы в ней своими людьми. Это как родной язык: мы же не учим детей специально русскому языку, не отдаем их с рождения в специальные русские школы. Наши дети говорят по-русски потому, что по-русски говорят их родители.

Также мы не учим ребенка каким-то особым формам приличия: дети легко их усваивают, глядя на нас. У людей культурных и интеллигентных говорят на литературном языке, любят книги, слушают классическую музыку, потому что эту музыку слушают их родители. Духовное развитие ребенка складывается таким же образом. Если родители живут духовной жизнью, то и ребенок начинает им подражать.

– Тогда, если родители еще только на пути к вере, может быть, им не стоит торопиться и крестить ребенка?

– Крестить или не крестить ребенка – это не вопрос духовности. Конечно, верующие родители окрестят ребенка. И люди, далекие от Церкви, могут крестить ребенка – но от этого духовности в их жизни не прибавится.

Другое дело, что сейчас у многих родителей нет опыта воспитания детей в вере: родители приходят к Богу в достаточно зрелом возрасте и свои первые шаги в духовной жизни начинают делать вместе с детьми. Они начинают читать Евангелие, ходить в церковь, осмыслять свою жизнь по-другому, и им, конечно же, хочется, чтобы и их дети делали то же.

Вот в этой ситуации часто возникает много ошибок. Одна из них: восприятие духовной жизни как чего-то внешнего. Родители думают, что если ребенок узнает что-то о вере, о церкви на занятиях, к примеру, в воскресной школе, то он чему-то научится. Это не так. У духовной жизни другие законы.

Духовной жизни нельзя научиться внешним образом, ее нельзя постичь как предмет. Ее можно только воспринять как саму жизнь. Она действительно дается через воспитание, когда родители питаются сами этой жизнью и питают этой пищей своих детей. Родители должны понимать, что духовная жизнь – это не свод каких-то жестких правил, которые дети должны выполнять, и не какие-то аскетические упражнения.

– Некоторые родители в соблюдении церковных канонов более снисходительно относятся к себе, чем к детям, рассчитывая, что более строгое соблюдение поста или более регулярное чтение молитв принесет детям большую пользу.

– Приходится сталкиваться с такими случаями, когда родители воспринимают духовную жизнь исключительно как форму. Пока они сами по-настоящему не ощутят сладость жизни духовной, они все время будут передавать детям только ее внешнюю оболочку. Сперва ребенок будет ее «хранить», воспринимая походы в храм и утренние молитвы как некую ролевую игру, а потом и ее отбросит.

Для ребенка важны содержательные вещи: понимание того, что такое молитва, понимание слов молитвы, объяснение богослужения, смысла таинств, понимание того, что такое связь человека и Бога. Объяснение этих непростых вещей должно быть понятным ребенку и отражать уровень детского восприятия мира. Если, например, ребенок молится, то он должен понимать слова молитвы, это не должен быть заученный текст на непонятном языке.

– То есть, сначала лучше научить ребенка молиться своими словами?

– Необязательно. Можно использовать молитвослов, но задача родителя – объяснить ребенку каждое слово молитвы, а не подсунуть книжку – и читай от сих до сих.

Надо разобрать с ребенком каждую молитву, прежде всего «Отче наш». Если дети не справляются с церковнославянским текстом, читать ее на русском языке. Для ежедневного молитвенного правила достаточно выбрать несколько маленьких молитв и объяснить детям текст каждой из них. Этого хватит на достаточно долгое время.

То же самое и с постом. Прежде чем заставлять ребенка поститься, надо ему объяснить, зачем он это делает. Нужно подумать, что для него будет посильной жертвой, которую он сможет принести Богу. Если ребенок идет на исповедь, то родитель должен поговорить с ним перед исповедью: настроить его, помочь ему найти для своих «грехов» исповедальные слова.

Если ребенок идет к причастию, то должен понимать, что он принимает, какое таинство происходит, – это все должны объяснять ему родители. То есть родители в первую очередь должны сами все это знать и уметь объяснить это ребенку исходя из своего опыта. Мы же не цитируем Уголовный кодекс, когда объясняем ребенку, что такое добро и зло. Мы говорим своими словами. То же самое должно быть и в духовной жизни. Чем меньше кодексов и больше живых слов – тем лучше.

– Есть ли какие-то нормы для духовной жизни? Например, с какого возраста начинать поститься или до скольки лет можно приводить ребенка в храм только к причастию?

– Никаких норм нет: все это должен родитель определить для ребенка сам. Лучше начинать с малого и потом понемножечку прибавлять, чем сразу задать высокую планку, а потом ее снижать. Нужно начинать с того, что ребенку по силам, а то и с меньшего: чтобы какие-то вещи ребенок делал просто из удовольствия. То, что ребенок делает в духовной жизни, должно доставлять ему радость.

Конечно, хорошо, когда человек стоит всю службу не шелохнувшись. Но маленький ребенок так не может – и не надо от него этого требовать. Очевидно, что через какое-то время он начнет унывать, а если его начнут еще и ругать за то, что он не умеет себя вести в храме, вряд ли он от такого посещения церкви сможет получить радость.

– И все же, взрослея, многие дети «остывают» в вере: им не хочется больше ходить в храм, читать молитвенное правило, – нормально ли это?

– Ненормально: такое «охлаждение» в вере как раз нередко происходит у ребенка именно из-за того, что перед ним были поставлены непосильные задачи. На мой взгляд, ничего не случится, если подросток будет читать не так много молитв или не так строго поститься. Гораздо важнее, чтобы он сохранил на всю жизнь свое детское ощущение, что в храме ему хорошо, здесь его любят.

Бывает, конечно, и так, что повзрослевшему ребенку в храме становится скучно от того, что он не все понимает в богослужении. Вот здесь ему может помочь воскресная школа при храме.

По моему убеждению, воскресная школа должна быть скорее местом встречи и общения друзей, нежели традиционной школой знаний с уроками-лекциями. Обычные занятия могут только отвратить ребенка от церковной среды: он и так учится шесть дней в неделю и опять приходит учиться.

Здесь главным должно стать общение со сверстниками, поездки, походы, чтобы он видел, что верующих много и это не какие‑то изгои или «белые вороны». Воскресная школа или детские организации, такие как православные следопыты, православные лагеря, необходимы, чтобы ребенок имел среду единомышленников, жил в Церкви полноценной жизнью: дружил, радовался, спорил.

Бывает, что родители, отдав ребенка в воскресную школу, при этом сами не ходят в храм. Тогда ребенок оказывается в странном положении: с одной стороны, его учат хорошему, но с другой – он не встречает этому подтверждения у себя дома. Нельзя сказать, что такое участие в жизни воскресной школы бессмысленно. Ситуации бывают всякие: иной раз дети приводят в церковь своих родителей, но это исключительные случаи.

– Нередко бывает такое, что какие-то поведенческие или психические расстройства у ребенка родители принимают за духовные проблемы. Кто-то говорит, что надо ребенка везти на отчитку, кто-то советует чаще причащать. Что советуете вы в таких ситуациях?

– Действительно, беседуя с родителями, приходится сталкиваться с глубоким непониманием того, что дает человеку Церковь. Ребенок с проблемами, которые могут быть устранены врачебными способами, не лечится одними таинствами, и советовать в этом случае только причащаться вместо визита к врачу – вопиющее невежество.

Православные родители не должны бояться врачей, психологов, потому что очень многие детские проблемы – это область психологии и психиатрии, их нужно своевременно обнаружить и начать лечить. А религиозный фактор, использованный не по назначению, может только усугубить ситуацию.

К сожалению, и в Церкви сейчас присутствует безграмотность. Господь на то и дал нам разум, чтобы мы использовали его по назначению.

Бывает, у ребенка явная психическая проблема, это может быть и форма детской шизофрении, которая проявляет себя, в том числе, и в религиозных экзальтациях, – а родители чуть ли не считают, что это у ребенка особая форма святости.

– К сожалению, важность духовного развития детей родители понимают слишком поздно, когда не осуществляются надежды на блистательное будущее их чада, и приходят мысли о том, как уберечь его хотя бы «от тюрьмы да от сумы». Что делать родителю в случае, когда ребенок уже его не слушает?

– Я бы посоветовал, в первую очередь, запастись терпением. Даже если, как вам кажется, ребенок уже вас не слушает, его все равно не нужно оставлять своей заботой, вниманием, общением. Вам должно быть понятно, что происходит с ребенком, тогда придет и понимание того, что делать дальше. Одна из важных форм духовного развития – это родительская молитва. В своих молитвах вы никогда не должны оставлять своего ребенка.

– Но ведь бывает так, что ребенок своими поступками, плохими отметками и т. д. вызывает у родителя лишь раздражение, как за него молиться тогда?

– Нужно быть реалистом по отношению к своему ребенку и видеть его таким, какой он есть, а не таким, каким нам бы его хотелось видеть. Когда мы видим реальность вместо своих идеалов – это и вызывает у нас раздражение. Надо принимать своего ребенка таким, какой он есть, и не ужасаться этому.

Ребенок может какое-то время втискиваться в наши представления, подыгрывая нам, но потом ему это надоедает. Это зачастую и вызывает наш родительский гнев, мы чувствуем, как уязвлена наша гордыня. В этот момент самое время остановиться и подумать: кого же я люблю – ребенка или свое представление о нем?

И когда мы разберемся с этим, наше раздражение утихнет и постепенно сменится теплой родительской молитвой.

Оксана Северина

Интервью для журнала «Виноград» (№ 3(59) 2014)

Превозмогая обожанье,
Я наблюдал, боготворя.
Тут были бабы, слобожане,
Учащиеся, слесаря.
В них не было следов холопства,
Которые несёт нужда,
И новости, и неудобства
Они несли как господа.

(Б.Л. Пастернак)

О русском народе в истекающем году было сказано так много, и так много нелестного, злого, презрительного и несправедливого и в средствах массовой информации, и на всевозможных виртуальных страницах, что к теме русского народного характера, к осмыслению характерных черт русского народа необходимо срочно обратиться в школе. Не может столь массированная агрессия бесследно пройти для детей.

Когда-то тема народной жизни, образов русского крестьянства была ведущей в курсе литературы, буквально начиная с 1-го класса: «Филиппок» Л.Н. Толстого, отрывки из поэмы «Крестьянские дети» Н.А. Некрасова: трудно даже представить себе школьника, который бы не знал про доброго деда Мазая, спасавшего зайцев; наизусть читали все дети «Однажды в морозную зимнюю пору…», заучивали в отрывках никитинскую «Русь» «Под большим шатром голубых небес» и «У тебя ли нет Про запас казны? Для друзей – стола, меча недругу? У тебя ли нет Богатырских сил, Старины святой, Громких подвигов? Перед кем себя Ты унизила? Кому в Черный день Низко кланялась?даже почему-то знали рефрен этого стихотворения «Это ты моя, Русь державная, моя родина православная!». Вместе с этими произведениями возникало чувство собственной принадлежности к России, ощущение себя русскими.

Далее шли рассказы из «Записок охотника», «Муму» И.С. Тургенева, «Железная дорога», «Мороз, Красный нос», «Кому на Руси жить хорошо» Н.А. Некрасова, другие произведения, в которых даны образы русского человека из народа, они изучались подробно, эти произведения. Конечно, эта тема всегда освещалась в социальном плане, писатели в школьной программе выступали в роли народных заступников перед угнетателями, тема социальной справедливости сводилась к простой формуле противостояния праведников-крестьян и угнетателей-помещиков. С философской, нравственной, тем более религиозной точки зрения вопрос не рассматривался, но при этом всем все равно рождалось чувство – мой народ и я вместе с ним – великий народ, и я имею полное право своей землей, своими предками гордиться.

Среди произведений, согласно школьной программе и традиции интерпретации произведения обличивших крепостное право, «Записки охотника» были на первом месте. «Моя аннибалова клятва», — сказал о своей книге И.С. Тургенев, эти слова как будто утверждали правоту этого подхода. «Сюжетно-композиционной основой целого ряда очерков цикла, таких как “Ермолай и мельничиха”, “Малиновая вода”, “Бурмистр”, “Контора”, “Льгов”, “Петр Петрович Каратаев”, становится достаточно жесткая социальная схема: грубые, деспотические помещики, развращенные властью, ломают судьбы и уродуют души крепостных крестьян, бессильных что-либо противопоставить их тираническому произволу. Причем специально подчеркивается, что помещики нарушают элементарные права, которые даны человеку самой природой, извращая тем самым естественный ход человеческого развития», — это типичные оценки, которые можно было услышать и вычитать в литературной критике. Дело не в том, что они неверны, дело в том, что они не полны и однобоки. Использовав жанр путевых заметок, наблюдений странствующего охотника, передвигающегося с одного охотничьего угодья на другое, в случайных встречах знакомящегося с людьми разных сословий, наблюдающего за ними, ненароком узнающего о их судьбах, И.С. Тургенев получил возможность создать совокупный, целостный образ русского народа и дать еще одну характеристику своим очеркам: «Мои очерки о русском народе, самом странном и удивительном народе, какой только есть на свете», — так писатель сказал о своем произведении.

Книга «Записки охотника» состоит из двадцати пяти произведений своеобразного жанра: сегодня, может быть, эту книгу отнесли бы к литературе свидетельства. Рассказчик – охотник передвигается по довольно обширному пространству Средней России и в этих странствиях встречает разных людей, узнает их судьбы, становится свидетелем их поступков, слышит их суждения, оценки, наблюдает за их поведением, рассматривает их лица. Композиция каждого очерка строится, в общем-то, по одному плану: внутри пейзажного обрамления рассказ о случае, свидетелем которого стал охотник и выводы, следующие из наблюдения. Но герои этих случаев не похожи друг на друга, своеобразны, неповторимы. Простейший анализ текстов двадцати пяти рассказов, вошедших в «Записки охотника», позволяет увидеть и индивидуальное в каждом описанном Тургеневым типе, и общее, соборное, характерное для целого народа:

Тут есть и «экономист», рационалист, административная голова, хозяин (Хорь) и его друг – романтик, поэт, бессеребренник, прозорливец Калиныч; «человек престранного рода» живучий, беззаботный, всегда в изрядном расположении духа бродяга Ермолай; бескорыстный, справедливый, до самой высшей степени честный, лесник Фома по прозвищу Бирюк, который мог бы, благодаря своей должности, благоденстовать, беря мзду с мужиков-порубщиков барского леса, но до крайности бедный, потому что не делает этого, и по – христиански простивший мужичонку- порубщика; благородный, храбрый, рассудительный, умелый, справедливый подросток Павел; талантливый, в пении своем могущий передать глубочайшие человеческие переживания деревенский певец Яшка Турок – это мужчины. А вот описания женщин-крестьянок – мельничиха Арина, грамотная, умница, с лицом «красоты замечательной», у Акулины (рассказ «Свидание») «лоб белый, как слоновая кость», Лукерья – первая красавица на деревне в пору своей юности, с косой ниже пояса, плясунья и певунья, с ликом «иконы старинного письма» в пору своей болезни (рассказ «Живые мощи»). И еще удивительно то, что многие из них удивительно поют: не только Яшка Турок, но и Калиныч, и Лукерья, и Касьян с Красивой Мечи. В художественном произведении – это знак души тонкой, проникновенной.

Почему именно эта книга вдруг открыла глаза на безнравственность крепостного права? В целом мире на всем пространстве истории трудно указать другой пример, где бы было больше расстояние между простым народом и культурными классами. Можно утверждать (и об этом тоже свидетельствует русская литература), что культурные классы России мало знали ту страну, в которой жили и плохо понимали тот народ, который обеспечивал их благоденствие. Недаром во второй половине XIX века активизировалось изучение русского фольклора, составлен словарь Живого великорусского языка, зародилась благодаря деятельности К.Д. Кавелина национальная психология. Книгу «Записки охотника» Тургенев обратил именно к своему классу, в первую очередь, посвятил молодым; именно культурные классы России читали о характерных народных типах, о поведении людей из народа в различных жизненных ситуациях, им И.С. Тургенев сказал: вы посмотрите, кем вы владеете – эти люди не только равны вам по своему умению чувствовать, любить, эти люди выше вас по своему нравственному чувству – способности терпеть, прощать, быть великодушными и благородными. Тем более что действительно такие помещики, как Зверковы и Пеночкин в своих подданных видят людей недоразвитых, с которыми «надобно обращться, как с детьми – невежество, моншер, это надо принять во внимание».

Каждый рассказ достоин отдельного рассмотрения. По разным школьным программам читают «Певцы», «Бирюк», «Хорь и Калиныч», «Бежин луг».

Если вспомнить высказывание Тургенева о «странном» и «удивительном» народе, то как же не покажется странным образованной публике Касьян с Красивой мечи. Внешность Касьяна как будто действительно свидетельство недоразвитости, уродства: «Вообразите себе карлика лет пятидесяти с маленьким, смуглым и сморщенным лицом, острым носиком, карими, едва заметными глазками и курчавыми, густыми черными волосами, которые, как шляпка на грибе, широко сидели на его крошечной головке. Все тело его было чрезвычайно тщедушно и худо, и решительно нельзя было передать словами, до чего необыкновенен и странен был его взгляд».

Чем поразила рассказчика встреча с этим человеком?
Сначала голос: «Странный старичок говорил очень протяжно. Звук его голоса также поразил меня. В нем не только не слышалось ничего дряхлого, — он был удивительно сладок, молод и почти по-женски нежен».

Отношение к миру живой природы: старик оказался непреклонен в своем нежелании помочь охотнику: Вы кто такие? Охотники что ли? Пташек небесных стреляете небось?.. зверей лесных? И не грех вам божьих пташек убивать, кровь проливать неповинную?» Касьян отказывается помогать барину-охотнику, и деньги не могут соблазнить его. Потом все-таки соглашается проводить до рощицы, где охотник предполагает не только найти помощь в артели рубщиков леса и купить новую ось, но и еще поохотиться, зная, что на порубках водиться много тетеревов. Охота оказалась неудачной, охотник убил единственного коростеля. Чувства Касьяна во время этой охоты Тургенев описывает следующим образом: «Касьян быстро закрыл глаза рукой и не шевельнулся, пока я не зарядил ружье и не поднял коростеля. Когда же я отправился дальше, он подошел к месту, где лежала убитая птица, нагнулся к траве, на которую упало несколько капель крови, покачал головой, пугливо взглянул на меня». Касьян убежден, домашние птицы, куры или гуси – птица Богом определенная для человека, а коростель – птица вольная, лесная. И не он один – много ее всякой лесной твари и грех ее убивать, и пускай она живет на земле до своего предела… А человеку пища положена другая и другое питье – хлеб – Божья благодать, да воды небесные, да тварь ручная от древних отцов».

И наконец, еще один случай поражает рассказчика: из леса выходит девочка, которая сходством своим с Касьяном и своей красотой поражает рассказчика: «Те же острые черты, тот же странный взгляд, лукавый и доверчивый, задумчивый и проницательный, и движенья те же. Так и не становится понятным, кем же приходится девочка Касьяну, дочка ли все-таки, или сиротка-родственница, как говорят в деревне, то рассказчика привлекает и поражает то, что «в долгой усмешке, в немногих словах, сказанных им Аннушке, в самом звуке его голоса, когда он говорил с ней, была неизъяснимая любовь и нежность».

Не менее удивительной для читателей И.С. Тургенева должен был быть и образ Лукерьи из рассказа «Живые мощи». Первая красавица на деревне, плясунья и певунья, оступившись, упала с крыльца, легко упала, что и не заметила особой боли, но только после этого начала сохнуть и в конце концов слегла. В своем терпении болезни она проявляет необыкновенную душевную силу, не черствеет сердцем, не становится равнодушной. Безграничное доверие к Божьей воле видится Тургеневу основой национального характера, дающей силу сопротивляться всем бедам и горестям. Тургенев описывает мир с точки зрения Лукерьи: «Смотрю, слушаю. Пчелы на пасеке жужжат да гудят; голубь на крыше сядет и заворкует, курочка-наседочка зайдет с цыплятами крошек поклевать, а то воробей залетит или бабочка – мне очень приятно. В позапрошлом году даже ласточки вон там в углу гнездо себе свили и детей вывели. Уж как же оно было занятно! Одна влетит, к гнездышку припадет, деток накормит – и вон. Глядишь – на смену ей другая. Иногда не влетит, только мимо раскрытой двери пронесется, а детки ну пищать да рты разевать…»

Каждый рассказ начинается с пейзажной зарисовки, и «Бежин луг» — не исключение. Пейзажное начало «Бежина луга» содержит знаменитый образ первой вечерней звезды: «Алое сиянье стоит недолгое время над потемневшей землей, и, тихо мигая, как бережно несомая свечка, затеплится на нем вечерняя звезда».

Наблюдения за функцией пейзажа в рассказе «Бежин луг» позволяет сделать вывод, что пейзаж в этом произведении является не просто фоном, на котором происходит действие, художественная роль пейзажа в рассказе проявляется в том, что он играет роль и экспозиции, и завязки, через пейзаж будут переданы и кульминация, и развязка рассказа.

В экспозиции описываются летние сумерки от раннего утра, потом полдня, до вечера и наступившей ночи. И заканчивается эта пейзажная зарисовка фразой, которая вводит образ того, кого природа радует не только своей красотой, но и кто на этой земле трудится и кому она в первую очередь принадлежит, образ земледельца:

«В сухом и чистом воздухе пахнет полынью, сжатой рожью, гречихой; даже за час до ночи вы не чувствуете сырости, подобной погоды желает земледелец для уборки хлеба».

Жанр «Записок охотника» самим автором определен как жанр очерков. Это означает, что перед глазами рассказчика произойдет какой-то случай, открывающий что-то такое рассказчику, что удивит его, может быть, поразит, вызовет размышления и заставит обратиться со своими выводами, со своими наблюдениями, мыслями к читателю. В очерке развивается внутренний конфликт рассказчика: что-то мучает его, наталкивает на размышления, заставляет искать ответ, вызывает переживание и случайная и (или неслучайная) встреча, чужая судьба, чей-то рассказ становится причиной разрешения внутреннего конфликта.

Обратим внимание на завязку и развязку произведения. Состояние рассказчика передается с помощью пейзажа. Пейзаж, представленный в завязке, унылый, однообразный, пустынный, тревожный, и заканчивается словом «бездна». «Казалось, отроду я не бывал в таких пустынных местах: нигде не мерцал огонек, не слышалось никакого звука. Один пологий холм сменялся другим, поля бесконечно тянулись за полями, кусты словно вставали вдруг из земли перед самым моим носом. Я все шел и уже собирался было прилечь где-нибудь до утра, как очутился над страшной бездной…».

Как меняется настроение пейзажа в развязке! Свежее, бодрое, радостное состояние рассказчика передается ликующей, светозарной картиной торжествующего утра: «Не успел я отойти двух верст, как уже полились кругом меня по широкому мокрому лугу, и спереди по зазеленевшим холмам, от лесу до лесу, и сзади по длинной пыльной дороге, по сверкающим, обагренным кустам, и по реке, стыдливо синевшей из-под редеющего тумана, — полились сперва алые, потом красные, золотые потоки молодого, горячего света… Все зашевелилось, проснулось, запело, зашумело, заговорило. Всюду лучистыми алмазами зарделись крупные капли росы, мне навстречу чистые и ясные, словно тоже облитые утренней прохладой, пронеслись звуки колокола, и вдруг мимо меня погоняемый знакомыми мальчиками, пронесся отдохнувший табун».

Что же произошло между этими двумя фрагментами повествования, между двумя точками сюжета, что так изменило состояние души рассказчика от близкого к отчаянию до торжества, от уныния до ликования?
Это событие – встреча с крестьянскими мальчиками, пасущими в ночном коней. Из рассказов мальчиков (эти рассказы невольно подслушал рассказчик) возникает образ крестьянской жизни, легко восстанавливаются события, которые волнуют ребят, складываются представления о их характерах, становятся понятными их мысли, представления о добром и хорошем, проявляется отношение к людям.

Во-первых, они труженики. Дело не в том, что они в ночном – ночной выпас лошадей – любимое занятие крестьянских детей, забава, – стало явлением, воспетым в русской поэзии. (Процитирую строфу из стихотворения И. Сурикова «В ночном»: «Ухватя коней за гриву, Скачут дети в поле. То-то радость и веселье, то-то детям воля!»).
Разговоры, услышанные рассказчиком, позволяют сделать вывод, чем заняты мальчики, какие обязанности лежат на них, что они умеют делать.
Вот Федя, возобновляя разговор, прерванный рассказчиком, обратился к Ильюше и спросил, где ж он видел домового:
Нет, я его не видал, да его и видеть нельзя, — отвечал Ильюша сиплым и слабым голосом, звук которого как нельзя более соответствовал выражению его лица, — а слышал…Да и не я один.
-А он у вас где водится?-спросил Павлуша.
— В старой рольне.(Рольня, или черпальня – строение, в котором на бумажных фабриках черпают бумагу)
— А разве вы на фабрику ходите?
— Как же, ходим. Мы с братом, с Авдюшкой, в лисовщиках состоим (Лисовщик – рабочий, занимающийся лисовкой,, т.е. рабочий, гладящий бумагу).
Какое уважение (а одновременно, может быть, и зависть) звучит в ответной реплике:
— Вишь ты – фабричные! (Ведь фабричные – это, значит, заработок).
Илюша – талантливый рассказчик. Рассказывать страшные истории в ночном было традицией. Илюша рассказывает целых семь страшных историй: о домовом, об оборотне, о водяном, из его рассказов возникает целый ряд народный поверий, суеверных представлений, особенностей быта.
Каждый из пяти мальчиков наделен своими особенностями и достоинствами.
Самый старший Федя, который, видимо, меньше других нравится рассказчику – он из богатой семьи, в ночное поехал только ради забавы, несколько высокомерен, все-таки показан И.С. Тургеневым с симпатией: он показан стройным мальчиком-подростком, с красивыми и тонкими чертами лица.
В образе Кости рассказчик отмечает печальный и задумчивый взгляд, «большие, черные, жидким блеском блестевшие глаза». Он глубоко переживает услышанное у костра и сам рассказывает историю о несчастном Васе, заставившую всех мальчиков загрустить, вспомнить о не сумевшей прийти в себя после перенесенного горя матери Васи Феклисте, всей душой посочувствовать и матери, и сыну, вспомнить его добрым словом: «Уж какой же мальчик был! И-их! Какой мальчик был!»
Трогательным, невинным, нежным изображает И.С. Тургенев самого младшего, Ваню. Он еще мал и не рассказывает историй, но его характер проявляется в репликах. Вот Федя напоминает Ване, чтоб сестра Вани Анютка зашла к ним, он хочет ей дать гостинец. Ваня спрашивает:
— А мне дашь?
Итебе дам. Ваня вздохнул.
— Ну, нет, мне не надо. Дай уж лучше ей: она такая у нас добренькая.
Это Ваня смотрит на небо и поражается звездам:
Гляньте-ка, гляньте-ка, ребятки, — раздался вдруг детский голос Вани, — гляньте на Божьи звездочки, — что пчелки роятся!
Странствующий охотник, присевший у костра в ночном и невольно наблюдающий за крестьянскими детьми, особе внимание уделяет Павлу. Он обратил внимание на духовную силу и одаренность этого мальчика: «глядел он очень умно и прямо, да и в голосе у него звучала сила». А кроме этого, он замечает решительность смелость Павла, он деловитый и даже скептик: в ответ на историю Илюши о нечистой силе рассказывает свою, смешную, о том, как за знак светопреставления приняли знакомого мужика, купившего на ярмарке жбан и надевшего его себе на голову, чтоб удобнее было нести. Духовная сила проявляется в Павле в момент, когда, вернувшись с реки, куда ходил зачерпнуть воды, рассказывает о том, что слышал голос утонувшего Васи, и все ребята всполошились из-за дурной приметы.
— Ну, ничего, пущай, — произнес Павел решительно и сел опять, — своей судьбы не минуешь.
Смелый и решительный, Павел, услышав лай собак, готов броситься защитить табун от возможного нападения волка. «Я невольно полюбовался Павлушей. Он был очень хорош в это мгновенье. Его некрасивое лицо, оживленное быстрой ездой, горело смелой удалью и твердой решимостью. Без хворостинки в руке, ночью, он, нимало не колеблясь, поскакал один на волка… Что за славный мальчик! – думал я, глядя на него!»

Так, из рассказов, реплик, диалогов мальчиков, замечаний, наблюдений рассказчика, возникает целостный образ народной жизни, трудной и трудовой, жизни людей, глубоко чувствующих, имеющих свои представления о чести, красоте, правде, вере, любви, долге и о их детях, их потомках, плоть от плоти, кровь от крови этих людей. Совершенно неслучаен небесный пейзаж в контексте рассказа о крестьянских детях: над ними, над головами этих детей, над миром, над согретой жарким летом русской землей раскинулся небесный свод: «Бесчисленные золотые звезды, казалось, тихо текли все, наперерыв мерцая, по направлению Млечного пути, и, право, глядя на них, вы как будто чувствовали сами стремительный, безостановочный бег земли»…

О важном значении появления «Записок охотника» говорили многие современники И.С. Тургенева. Сам писатель после выхода книги сказал: «Мне кажется, что она останется моей лептой, внесенной в сокровищницу русской литературы».
Говорят, что в жизни И.С. Тургенева был такой случай: «Однажды во время очередной поездки, на одном из полустанков железной дороги, к писателю подошли два человека. Судя по их одежде, речи, по тому, как они держались, это были мастеровые.
— Позвольте узнать, — заговорил один из них, — вы будете Иван Сергеевич Тургенев?
— Я, — последовал ответ.
— Тот самый, что написал «Записки охотника»?
-Тот самый…
Тогда оба сняли шапки и поклонились писателю в пояс.
Кланяемся вам, — сказал один, — в знак уважения и благодарности от лица всего русского народа».
Чем могла быть заслужена такая оценка? Надо вспомнить, что книгу «Записки охотника» И.С. Тургенев писал для людей образованных, для тех, кто принадлежал к высшим сословиям, от кого зависела судьба страны. Как ни странно, но многие из этих людей плохо знали свой народ. Одни сочувствовали простым людям, говоря об их бедности, забитости, убогости, но видели лишь внешнюю сторону их жизни. Другие – презирали народ, видя в тех, кто возделывал землю, ремесленничал, обслуживал, лишь тупую рабскую силу.

И.С. Тургенев увидел в народе высокое нравственное начало, человеческое достоинство, талант, ум. Не надо думать, что автор в «Записках охотника» противопоставил народ дворянству. Да, в книге есть образы дворян, которых можно считать деспотами и самодурами, но есть и другие: благородный дворянин Чертопханов и Недопюскин, «славная» Татьяна Борисовна. Россию, ее народ и самих себя увидели читатели «Записок охотника».

Современникам, своим читателям, людям своего круга, писатель словно сказал «Записками охотника»: «Вы посмотрите, кем вы владеете! – Не рабами, не безмысленной тягловой скотиной, вы владеете людьми, которые ни в нравственном, ни в умственном отношении не только не уступают вам, но зачастую превосходят вас!».

Россию, ее народ, самих себя увидели читатели книги в «Записках охотника». И это заставляло их лишний раз задуматься о судьбе страны, о ее бедах.

Тема русского народа, осмысление его характера была продолжена русской литературой ХХ века.
22 июня 1924 года, находясь в эмиграции во Франции, И.С. Бунин написал рассказ «Лапти». У каждого, кто читал рассказ, создается впечатление, что рассказ автобиографичен, что больной мальчик, о котором идет речь в рассказе – сам писатель.
В центре повествования событие, которое произошло в хуторском, занесенном снегом доме. Ради тяжело больного ребенка, в бреду просившего принести ему какие-то красные лапти, отправляется в непроглядную снежную вьюга за шесть верст в большое село, чтобы добыть детские лапти и покрасить их красной краской, крестьянин Нефед. Через сутки в дом внесли мертвое тело Нефеда, на которое наткнулись мужики, возвращавшиеся из города. «Тем только и спаслись – поняли, что, значит, эти луга хуторские, протасовские, и что на горе, в двух шагах, жилье… За пазухой Нефеда лежали новенькие ребячьи лапти и пузырек с фуксином». Вот весь сюжет рассказа.

Почему автор обратился к воспоминаниям о событиях детства в 1924 году, когда ему уже было пятьдесят четыре года? К этому году Бунин пережил события, которые потрясли его, заставили принять очень сложное для него решение покинуть родину, уехать в эмиграцию. Эти события – русские революции, февральская и октябрьская, которые писатель воспринял как катастрофу России. Приход к власти большевиков поставил перед выбором многих представителей творческой интеллигенции: принять эту власть или покинуть родину. Бунин выбрал второе. В 1920 году он навсегда покидает родную страну, но практически все, что написано им за границей, — это произведения о России, о русских людях.

В название рассказа вынесено слово, которое многозначно по смыслу. Лапти – не только вид обуви, лаптем называют человека бесхитростного, незамысловатого, простого, малообразованного. Есть ли это значение в названии рассказа? Несомненно. Только в случае смысл заглавия будет иным: вот они, русские «лапти», незамысловатые русские мужики, подобные Нефеду.

Как можно назвать поступок Нефеда? Это не просто добрый поступок, это – жертва. Жертва, принесенная во имя любви к больному мальчику, любви к охваченной горем и ищущей защиты барыне, жертва, обусловленная убеждением: если того желает душа опасно больного ребенка, надо выполнять.

Была ли эта жертва бессмысленна? Дело даже не в том, выздоровел ли больной ребенок, — читатель может предположить это. Жертва Нефеда была уже не бессмысленной даже потому, что новосельские мужики спаслись. Нефед показал пример христианской жертвы, жертвы во имя любви, а по мысли Бунина, весь русский мир, его нравственные устои зиждутся на этой жертве. Слово спаслись в рассказе не случайно. Не только физическое спасение новосельских мужиков оно означает. Слово спастись в русском языке имеет и значение спасти душу живую, то есть спасти душу для вечной жизни. Что же может спасти душу среди смятения вьюжной зимней ночи, как и смятения революций? Спасти может только следование завету христианской любви. В рассказе «Лапти» писатель рассказал о христианской просвещенности русского человека. Из своего «прекрасного далека», из-за границы, из эмиграции Иван Алексеевич Бунин низко поклонился русскому мужику.

М.Б. Багге, к.п.н.,
заведующая кафедрой филологического образования СПбАППО

Пресс-служба ОРОиК СПб епархии