«Бог – один, а религий – много…». Эта фраза звучит в устах людей по-разному: с недоумением, с удивлением, с возмущением, с цинизмом и т.д., и т.п., прикрывая то ли маловерие, то ли агностицизм, то ли атеизм, то ли индифферентизм. Сама постановка вопроса «Если Бог один, то почему же люди почитают Его (верят в Него, учат о Нем) столь различно?» предполагает некое исследование и размышление, а не равнодушное снятие этого нарочито предъявляемого противоречия, в котором, возможно, кому-то желательно видеть софистическую уловку, нежели разглядеть присутствие здравого смысла.
Если все-таки посмотреть на эту фразу объективно, то о чем она? Разве не о том, что 1. есть единственный истинный Бог, Творец мира; и 2. есть различные учения о религиозном поклонении Ему и соответствующие практики? То есть вопрошающий как бы не сомневается в бытии Творца, он сомневается в том, какую религиозную практику он мог бы принять как истинную. Но при этом, если для него таковой не окажется, он готов отказаться от поклонения Богу вообще. То есть интерпретировать этот отказ можно только в ключе: «для меня истинной религии нет», а не так, что «вообще истинной религии нет»
Кроме того, фраза «Бог – один, а религий – много…» содержит в себе и такой момент: «Бог – один» (и, значит, есть одна истинная религия адекватная Его о Себе Откровению), «а религий – много», то есть много: а) человеческих мнений о божестве (либо божествах); б) много искажений в силу отклонений от истинной богооткровенной веры; в) много неадекватных мнений, навеянных в силу общения с падшими духами. То есть эта фраза говорит о двух типах[1] религиозной установки:
- Богооткровенный монотеизм (в силу общения духа человеческого с Духом Божиим, и в контексте явления и восприятия человеком Силы, Премудрости и Славы Божией, видимых как в Природе, так и в Истории)
- Заблуждающийся политеизм («заслоняющий» или «подменяющий» почитание Премудрости, Силы и Славы Божией почитанием аспектов мира и / или почитанием «некоей безличной космической силы», а также общением («магией») с многоразличными «божествами» и / или «духами»[2]. Именно об этом различении Богообщения и «духообщения» размышлял царь, пророк и псалмопевец Давид: «…вси бози язык бесове: Господь же небеса сотвори…» (Пс.95).
Но есть здесь и некая промежуточная ситуация: умозрительное принятие идеи Творца без реальной практики Богообщения, но и с отказом от всякой иной языческой политеистической и «оккультной» практики.
Таковой монотеистический афидеизм сейчас весьма популярен. Но отличие этой «безрелигиозной веры философов» современности от таковой же «философской веры» времен эллинизма в том, что в те времена она хоть немного помогала человеку перейти от политеизма к христианству, а теперь она не только «блокирует» человеку возврат к христианству, но и оставляет его равнодушным к постижению сути всякого иного религиозного опыта. А, значит, и делает его слабым к противостоянию радикальным квазирелигиозным тоталитарным системам.
Таким образом, многие античные мудрецы, говоря о безрелигиозной вере, расчищали путь от политеистического язычества к умозрительному монотеизму, а затем и к персоналистическому христианству. Хотя говорить о какой-либо эволюции в религии не приходится. С самого начала истории «очевидное» монотеистическое богословие было доступно всякому здравомыслящему человеку так же, как было изначальным уклонение от него в практику контактов с различными «силами»[3].
В качестве примера можно вспомнить рассуждение древнегреческого философа Платона (ок. 427 – 347 до н.э.) из его диалога «Софист», в котором некий Чужеземец говорит с Теэтетом о Боге-Творце через аналогию с искусством:
«…
Теэтет. Я пока не понял.
Чужеземец. Творческое искусство, говорили мы, если вспомнить сказанное вначале, есть всякая способность, которая является причиной возникновения того, чего раньше не было.
Теэтет. Да, мы это помним.
Чужеземец. Станем ли мы утверждать относительно всех живых существ и растений, которые произрастают на земле из семян и корней, а также относительно неодушевленных тел, пребывающих в земле в текучем и нетекучем виде, – станем ли мы утверждать, говорю я, что все это, ранее не существовавшее, возникает затем благодаря созидательной деятельности кого-либо иного – не бога? Или же будем говорить, руководствуясь убеждением и словами большинства…
Теэтет. Какими?
Чужеземец. Что все это природа порождает в силу какой-то самопроизвольной причины, производящей без участия разума. Или, может быть, мы признаем, что причина эта одарена разумом и божественным знанием, исходящим от бога?
Теэтет. Я, быть может, по молодости часто меняю одно мнение на другое. Однако теперь, глядя на тебя и понимая, что ты считаешь, что все это произошло от бога, я и сам так думаю. ….» (Платон, Софист, 265b-d)[4].
Оказывается, нужно всего лишь при благоговейном рассматривании мира просто обратить (и обращать!) внимание не собственно на сами предметы этого мира, а на Того, Кто их сотворил. В этой проблеме духовной «близорукости» и коренится ключевое заблуждение язычества.
В ХХ веке крупнейшим религиоведам (А. Лэнгу, В. Шмидту, М. Элиаде и пр.) понадобилось исписать десятки тысяч страниц, чтобы доказать культурной элите (да и всем интересующимся этим вопросом) очевидную истину: «Почитание Творца мира» – религиозная аксиома во всех доступных ученому исследователю культурах. Но параллельно с этим достойным и праведным убеждением соседствуют близорукие мнения, наделяющие различными «божественными» свойствами различные аспекты сотворенной Богом Вселенной. И где-то они даже уводят мысль в противоположную от созерцания Творца сторону.
Образованнейший святой апостол Павел так поясняет эту ситуацию:
«Ибо, что можно знать о Боге, явно для них, потому что Бог явил им. Ибо невидимое Его, вечная сила Его и Божество, от создания мира через рассматривание творений видимы, так что они безответны. Но как они, познав Бога, не прославили Его, как Бога, и не возблагодарили, но осуетились в умствованиях своих, и омрачилось несмысленное их сердце; называя себя мудрыми, обезумели, и славу нетленного Бога изменили в образ, подобный тленному человеку, и птицам, и четвероногим, и пресмыкающимся, – то и предал их Бог в похотях сердец их нечистоте, так что они сквернили сами свои тела. Они заменили истину Божию ложью, и поклонялись, и служили твари вместо Творца, Который благословен во веки, аминь» (Рим. 1: 19-25).
Итак, мир, сотворенный Богом (даже после грехопадения!), представляет собой постоянно находящуюся перед глазами человечества величественную икону Премудрости Творца. Разве слова благодарения так трудно произнести?
«Достойно и праведно Тя пети, Тя благословити, Тя хвалити, Тя благодарити, Тебе покланятися на всяком месте владычествия Твоего…»
(молитва Евхаристического канона из Литургии святителя Иоанна Златоуста).
Сам Творец – Бог-Троица – самотождественен и открывается как «Свет истинный, Который просвещает всякого человека, приходящего в мир» (Ин. 1:9).
И человек устроен так по образу и подобию Божию, что способен адекватно воспринимать смыслы, заложенные в мир и в него самого, Творцом.
Вот как об этом пишет св. преп. Максим Исповедник (580 – 662): «Весь мир ограничивается своими логосами, а существа, обитающие в нем, определяются местом и временем. Мир обладает этими логосами в качестве образов умозрения, присущих ему по природе, которые делают возможным частичное постижение Премудрости Божией, пребывающей во всех тварях».[5]
Наша планета – это обитаемое людьми, ищущими смыслы, жизне-место. Бог создал этот мир (и человека в нем) как Храм, наполненный Высшей Премудростью. Да, ареалы жизни людей на Земле различны, также как и различны точки зрения, с которых обозревается та или иная местность.
Но то, на что смотрят, не меняется по сути в зависимости от угла зрения. Измениться при рассматривании (вглядывании, сопричастности) чего-либо может только мировоззрение, но не сам мир.
Также и Бог, который «во веки Один и Тот же»[6] не меняется по природе в зависимости от людского угла зрения на Его действия в мире.
Измениться при рассматривании (вглядывании, сопричастности) Божественных проявлений в мире и в жизни каждого конкретного человека или общества может только мировоззрение, но не сам Бог, ни Его действия.
Таким образом, постановка вопроса: «Бог – один, а религий – много…» настраивает нас самих на внятное и адекватное выстраивание реалистичного мировоззрения, в котором снимаются все мнимые противоречия между миром как иконой Творца в его творческих деяниях и тем образом Творца, который человек способен творчески раскрыть через данные ему символы, явленные смыслы и откровенные истины.
С другой стороны, эта фраза призывает нас быть весьма осторожными при сличении образа Бога, как Он Себя нам отрывает в мире, истории и в Своем Откровенни[7] с теми «идолами», которые навязываются нам баснями (мифами) человеческими, порожденными интеллектуальными спекуляциями, экстатическими фантазиями, инфернальной одержимостью и т. п. Как говорит святой апостол и евангелист Иоанн, «не всякому духу верьте, но испытывайте духов, от Бога ли они, потому что много лжепророков появилось в мире» (1Ин. 4:1).
Итак, дело не в самой Реальности, а в том, что нам мешает ее адекватно воспринимать.
Реальность существует, и поэтому она есть всегда. Познание же зависит от наведения, от поля зрения, от кругозора, от опыта восприятия. Ну, и конечно, от намерений. Можно увидеть цветок, наклониться к нему, полюбоваться и даже рассмотреть, можно его сорвать, разрезать и посмотреть, что у него внутри, можно его растоптать. И здесь познание связано с отношением, причем вполне личным, – ограниченным, правда, одним немаловажным следствием – гибелью или жизнью познающего и (или) познаваемого. Реальность – это алетейя (непотаенное). При этом можно констатировать: реальность всегда наличествует, познание же не всегда наличествует. Реальность (бытие) первично, познание (сознание) вторично. Вещи мира существуют до наших слов о мире, но после сотворения мира Божественным Словом,. Бог Слово сотворил нас, даровал нам словесность, умер и воскрес за нас, и самым достойным Богопочитанием поэтому и является Литургия Воплотившегося Слова.
Но разграничение внешней (познаваемое) и внутренней (познающий) реальностей указывает и на некую третью реальность. Между внешним и внутренним есть связь, улавливание смысла. Иными словами, то, что заложено (как смысл) в одной реальности (познаваемом) сообщается другой реальности (познающему). Это ярче всего видно на самопознании, когда и познающий и познаваемое – одна реальность. Но при этом как познание внешней, так и внутренней реальности возможно при двух условиях – актуальной динамичности, дающей различие признаков, и смысловой статичности, дающей критерий для самого различия. Иными словами, источник смысла не может находиться ни в познаваемом, ни в познающем, как не может быть источником смысла задачи сама задача или же решающий ее ученик.
Все вещи в мире, что попадают в поле внимания человека (в силу его деятельности на земле), получают от него имена, при чем происходит философское осознание гармонии и осмысленности мироздания, все доступные восприятию явления осознаются в своей взаимосвязи, как пространственной (существительные и предлоги), временной и действующей (глаголы и наречия), качественной – преходящей и непреходящей (прилагательные). Сами вещи указывают на наличие этих парадигм. Человек их воспринимает органами чувств и выражает понятое им доступным ему образом. Например, гора, существуя помимо воли и мысли о ней человека, несет в себе целую палитру, гамму смыслов. Тем не менее, можно определенно сказать, что гора указывает на реальность «высоты». Слова «высокий, выситься, высоко, высь, Всевышний» возникают непосредственно из осознания этой реальности. Таким образом, язык – это, прежде всего, гармонично воспринятое единство мироздания, выраженное гармонией звуков, указующих на явленные человеку смыслы.
Внешний мир, своей явленностью возбуждая в человеке определенные мысли о себе, отсылает его к некоей иной реальности смыслов, Премудрости, стоящей тут же, виновнице этих самых смыслов, хранящихся в логосах вещей. Осознание этого приводит человека в возвышенное состояние, характеризующееся устремленностью к этой Премудрости, к этой непостижимой, таинственной, но в то же время чудно сказывающейся в мироздании Личности. Человек испытывает чувство близости Творца, на его лице играет нездешняя радость – ликование. Восторг от постижения новехонького трепещущего мира и внимающее предстояние Богу творятся в молчании, а выражаются в хвалебном пении – музыки и поэзии. «Всякое дыхание да хвалит Господа». И только по духовном осознании связанности внешнего и внутреннего мира и их отношения к Богу, Адаму дается задание нарекать имена живым существам, чтобы он мог глубже познать себя, сравнив их с собой (учитывая внешнее их преимущество в ловкости, силе, быстроте, определить свою устремленность не к земле, а к небу, точнее к Богу, о Котором возрадовалось его сердце). «Небеса поведают славу Божию, творение же руку Его возвещает твердь» (Пс. 18).
И здесь возникает вопрос о двойственности и многозначности слова, связанного с появлением в словесном жизненно-энергийном ядре онтологической порчи.
Первичное восприятие реальности мира и Бога, зафиксированное в реальности языка, выражающего целостность и подлинность мировоззрения, подверглось сомнению через этот самый язык. Ведь так просто. Есть слово, значит, есть и реальность, на которую оно указывает. Невозможно назвать то, чего нет. Смерти не было. Но Господь назвал ее неким словом. Смерть была не реальна, а возможна, потенциальна. Как некое состояние отсутствия жизни. В мире, полном жизни, такое представить было немыслимо. Реальность не подтверждала этого слова. Здесь знания о мире было недостаточно. Требовалась вера Божиему слову. Именно свободная вера, а не знание от доказательств, представляемых органами восприятия (ни пять чувств, ни сердце, ни ум не могли их представить). Но для практического явления этой веры требовалось исполнение некоего действия. Как благословение и жизнь связывались с вкушением плодов от древа жизни, так и неведомая смерть связана была с запрещением вкушения от плодов древа познания. Познанием того, чего нет. Это было непонятно, это вызывало раздумья и любопытство. Неужели есть что-то, чего нет? Вместо того, чтобы помышлять о Том, Кто Есть, Ева, может быть, начинает размышлять о том, чего нет, мечтать. Это желание, это стремление скоро оформилось словесно устами говорящего (!) змея. То, что логосность твари проявилась таким странным образом, Еву не поразило и не отрезвило. Она не обратила внимание на эту виртуальную реальность, на внутренний смысл обращенных к ней слов – ее не удивил парадоксальный вопрос, говорящий, что определенная до этого реальность может быть иной. Взаимосвязь реальности, смысла и слова подверглась опасности распасться. Отрицательный ответ на вопрос «А так ли оно есть, как оно есть?» нанес сокрушительный удар по всему мирозданию. Слово Божие было отвергнуто, слово человеческое утратило силу являть правду, возникли новые негативные чувства и желания в человеке, вызывающие мрачные представления и мысли. Неуверенность и неведение (вместо отвергнутых веры и доверия) бросили человечество в пучину рационализма, сенсуализма и мистицизма. В языке появилась путаница, смешение понятий и индивидуализм: «Как я считаю, так и есть». Отныне язык стал фиксировать воображаемую, виртуальную, абстрактную, идеальную и в то же время плоско материальную и конкретную псевдо-реальность, обволакивающую реальность живую и сотворенную. Смерть вошла в мир, и неправда о Боге, мире и человеке выразилась в сотворении кумиров.
Кумиры, идолы, фетиши и т. п. – это симулякры подлинной Реальности, их может быть весьма много, они могут быть очень популярны, они могут подменить собой Абсолютную реальность, но по своей онтологии они всегда будут виртуальной подделкой Абсолюта.
Вопрос «что есть истина?» подразумевает именно выяснение максимально естественной картины мира, то есть такой картины мира, которая учитывала бы все данные опыта, присущего человеческой природе и зафиксированного в человеческой истории, культуре и языке. Если рассматривать мир как целое, то будет очевидно, что в нем присутствуют одновременно и процессы жизни, и процессы смерти. Значит, нужно признать, что мир не просто есть (как Космос – абсолютное обожествленное одушевленное вечное «вселенское тело» эпохи Античности, в гармонии с которым следует жить человеку) или его нет (как Хаос – абсолютно бесформенная, бесконечно расползающаяся неживая материя – вечное, но мертвое тело Вселенной в концепциях Нового времени, которое человеку нужно успеть одушевить абсолютным духом, пока сам человек-демиург не испустит дух), а что в нем есть, и в то же время нет жизни, то есть жизнь мира не зависит от него самого, она не абсолютна, также как не абсолютна и смерть, а относительна. Но если есть относительная жизнь и относительная смерть, значит, есть и абсолютная жизнь и абсолютная смерть. Но «есть» этих последних это иное (трансцендентное) «есть». И это уже вопрос об абсолютной религии, дарующей Жизнь (и возрождающей и утверждающей в Богообщении) и относительных религиях, дающих иллюзию жизни, а, значит, и не побеждающих абсолютную смерть как абсолютный разрыв отношений с Источником и Подателем Жизни – Богом-Троицей.
Художественное приложение к статье:
«Разговоры с последовательными атеистами»
Я ни разу не встречал последовательного атеиста… Возможно, таковых просто нет? Посмотрим…
Итак, разговоры с последовательными атеистами.
Разговор 1
– Позвольте уточнить, а почему Вы себя называете атеистом?
– Потому что я не верю в бога.
– А в какого именно бога Вы не верите?
– Никакого!
– То есть Вы хотите сказать, что Вы не знаете свойств реальности, называемой «богом»? – Не знаю!
– Тогда речь идет не о вере, а о знании, точнее о не-знании.
– Да, в самом деле, раз я могу говорить, только о том, что я не знаю бога, значит, я не атеист, а просто религиозный невежда или религиозный агностик, но вовсе не атеист!
Разговор 2
– Позвольте уточнить, а почему Вы себя называете атеистом?
– Потому что слово «бог» придумано людьми!
– То есть Вы хотите, чтобы было не только понятие, но и сама реальность?
– Было бы неплохо ее обнаружить, чтобы убедиться в том, что слово «бог» может и не быть нулевым понятием!
– Ну, тогда Вы религиозный искатель, не так ли?
– Да, Вы правы! Похоже, что я не атеист!
Разговор 3
– Позвольте уточнить, а почему Вы себя называете атеистом?
– Потому что я не верю, что бог проявляет свою волю!
– Но ведь есть же пророчества и их исполнение?
– Это все было в прошлом!
– Тогда давайте проэкспериментируем в настоящем! Вы хотите получить личное пророчество, личный опыт общения с Богом?
– Поскольку я честный ученый, вероятно, я должен согласиться на проверку опытом! Что я должен делать?
– Начать религиозную жизнь…
– Согласен… Ну, значит, я уже не буду атеистом!
– Скорее всего, да…
Философская поэзия
Непотаенная Открытость
О, Господи, какое счастье
на косных наших языках
являть возможность со-участья
в неизглаголанных делах!
Со властью, силой и любовью –
чрез тех, кто к Логосу приник –
Дух Божий просвещает в слове –
испить Себя даёт Родник!
К Источнику Воды Живой
тот в подлинности припадает,
кто подлинно испить желает…
Свободен тот, кто Богу свой…
О человеческом величии
Велик в деяньях человек! –
то здесь, то там своею властью
он мнит преодолеть напасти
и плавный дать прогрессу бег!
Планета целая – владенье
для всех потребностей его.
Свет ждет его произволенья
как приговора своего!
И, соблазняя братьев раем,
сей Тувал-Каин строит ад. –
Он мира скрепы разрушает,
ковач искусственных преград.
Но вор поймет ли в своем хамстве,
что не по воле червяка
Творенья движется река, –
вразрез безумному коварству.
Взгляни на мир…
Взгляни на мир, до боли нам привычный, –
в нем открывается всех любящая Личность.
Всё созданное Ею – единично,
и нет в природе суеты фабричной.
Но человек надменною рукою
круг очертил и стал творить фигуры.
Все формы наполнял он пустотою,
сводя гармонию к безликой партитуре.
Писались книги с трепетной заботой,
и буквы были в них неповторимы.
Но вот печатник дал станку работу,
и понеслись слова слепой лавиной.
Своим безумьем гений не смутился.–
Стремясь напасть на след деяний Бога,
он создает фантомы и подлоги,
забыв о том, что падают кулисы.
Все созданное нами – утопично,
пока мы мним, что правим самолично. –
Лишь руки распластав крестом по-птичьи,
возлюбим мир, до боли нам привычный.
(проза и стихи автора статьи)
иерей Игорь Иванов
[1] Как замечает в своей книге Александр Станкевичус: «Вот еще что важно и чего нельзя допускать в данном вопросе: нельзя сравнивать несравнимое. Бог-Творец, не важно, из какой монотеистической религии или даже политеистической, не стоит и никогда не стоял наравне с божествами реки, огня, воды, домашнего очага, богами-героями и т. д. Поэтому религий только две (согласно сущности нашего вопроса): монотеизм и политеизм. А в последнем всегда найдется остаток от первого» (Станкевичус А. 53 самых живучих мифа атеизма о христианстве. СПб. : «Реноме», 2014. С. 44).
[2] А. Станкевичус видит эту ситуацию так: «Необходимо прояснить разницу между Богом и богами. Бог и бог — сути разные. Бог — один, не рожден, вечен, пребывает в вечности, творец бытия, благ и всемогущ, трансцендентен, не ограничен пространством, Его существование не зависит от существования мироздания, личностен. Божество (боги) рождены, не являются творцами бытия, женятся, разводятся, умирают, перерождаются, совокупляются с земными женщинами, могут быть ограничены другими богами, отвечают за манифестации чего-то одного, занимают определенную роль и нишу в пантеоне, воюют и проигрывают» (Станкевичус А. 53 самых живучих мифа атеизма о христианстве. СПб.: «Реноме», 2014. С. 127).
[3] Как пишет А. Станкевичус, «эволюционный подход к религии нельзя назвать правдоподобным, потому что многие племена, сохранившиеся до нашего дня самобытными, так и остались на стадии анимистических верований и шаманизма. По какой-то причине у них вообще не произошло эволюции религиозных представлений. Нам могут возразить, что эти племена не прошли необходимых для эволюции исторических этапов развития: объединения племен, появления государственности и сильной власти, — но мы не видим эволюции к монотеизму и там, где все эти этапы были пройдены. Римляне получили христианство извне, а не развили его из своей религии, и, более того, христианство было враждебно по отношению к императорской власти языческого Рима. То же можно сказать о греках. Хотя у них и сформировались чисто философские околомонотеистические концепции (например, у Платона не было собственно монотеизма в учении), они продолжали чтить свой пантеон как в древний свой период, как во времена возвышения Афин, так и во времена войны с Персией и установления единоличной власти Александра Македонского. Ни одно из эллинистических государств с сильной царской властью в Азии не пришло к монотеизму: ни Селевкидская империя, ни государство Птолемеев, ни Греко-Бактрия. За время своего существования греки также не пришли самостоятельно к монотеизму, получив его извне. То же можно сказать и о Китае: тысячи лет этой цивилизации так и не «родили» сколько-нибудь развитого монотеистического учения. Более того, в Китае до сегодняшнего дня сохранилась вера в духов предков, что напоминает нам о воззрениях совсем диких племен Океании. А ведь китайцы и эти племена прошли совсем разные исторические стадии. Поэтому эволюционный подход к этому вопросу не дает нам выдерживающих критику ответов. Лучше всего обращаться к фактам: мы знаем, что в Древнем Египте существовал монотеизм (неважно, наряду с политеизмом или до него, а может, он вообще потерпел вырождение до политеизма, тогда тут вообще не может быть и речи об эволюционной модели!), мы знаем, что у древних евреев существовал монотеизм. Это два довольно надежно зафиксированных и не спорных примера, но их достаточно, чтобы отказаться от мифа эволюционной модели и новизны монотеизма» (Станкевичус А. 53 самых живучих мифа атеизма о христианстве. СПб.: «Реноме», 2014. С. 125 – 126).
[4] Платон. Собрание сочинений в 4 т. / Общ. ред. А.Ф.Лосева, В. Ф .Асмуса, А. А. Тахо-Годи; Пер. с древнегр. М.: «Мысль», 1993. С. 340 – 341.
[5] Творения преподобного Максима Исповедника в 2-х книгах. Книга I: Богословские и аскетические трактаты. М.: Изд-во «Мартис», 1993. С. 227.
[6] Ср.: «Иисус Христос вчера и сегодня и во веки Тот же» (Евр. 13:8).
[7] «Тайну цареву добро хранить, дела же Божии открывать славно» (Тов. 12:7).
