Итоги конкурса «За нравственный подвиг учителя» по Санкт-Петербургу

 


Состоялось итоговое заседание Экспертной комиссии II(межрегионального) этапа XV ежегодного Всероссийского конкурса в области педагогики, воспитания  и работы с детьми и молодежью до 20 лет «За нравственный подвиг учителя» г Санкт-Петербурга (город федерального значения) 2020 г.

При участии Ответственного секретаря Всероссийского конкурса «За нравственный подвиг учителя»​иеромонаха Трифона (Умалатова), заведующего сектором мероприятий и конкурсов Синодального отдела религиозного образования и катехизации;Главного специалиста  Отдела аттестации и повышения квалификации педагогических кадров Комитета по образованию Санкт-Петербурга Вилутене ЕвгениИ Владимировны; Сопредседателя Оргкомитета конкурса по Санкт-Петербургу иерея Илии Макарова, председателя отдела религиозного образования и катехизации Санкт-Петербургской епархии.Определtены претенденты на звание Лауреатов и Победителей в номинациях Конкурса для представления их на заседание Конкурсной комиссии..

На конкурс в по Санкт-Петербургу «город федерального значения» представленны 35 работ о 73 участников. Предложено отметить Дипломами и Грамотами финалистов Конкурса города Санкт-Петербурга – 17 работ; 5 лучших работ будут направлены в Москву для участия в заключительном общероссийском туре.

 

Имена победителей, дата заседания конкурсной комиссии и дата церемонии награждения будут объявлены позже.Состав Экспертной комиссии конкурса «За нравственный подвиг учителя» на отборочном туре «город федерального значения» в Санкт-Петербурге:

Председатель –Каптен Герман, иерей, доцент кафедры истории и философии Гуманитарного факультета Санкт-Петербургского государственного университета аэрокосмического приборостроения, клирик храма Рождества святого Иоанна Предтечи (Чесменская), кандидат философских наук.

Заместитель председателя–Гусакова Виктория Олеговна, методист центра подготовки церковных специалистов при СПбДА «Епархиальные курсы им. Св. прав. Иоанна Кронштадского», кандидат искусствоведения.

1. Мальцев Константин, иерей, клирик храма святителя Николая Чудотворца (на пересечении ул. Долгоозерной и ул. Планерной) Санкт-Петербургской епархии, инспектор воскресных школ Санкт-Петербургской епархии;

2. Межов Игорь Дмитриевич, катехизатор петербургского Князь-Владимирского собора, главный специалист Сектора катехизации Отдела религиозного образования и катехизацииСанкт-Петербургской епархии;

3. Багге Мария Борисовна, доцент Санкт-Петербургской академии постдипломного педагогического образования, кандидат педагогических наук;

4. Семкина Надежда Евлампиевна, методист Центра повышения квалификации специалистов «Инфомационно-методический центр»  Приморского района Санкт-Петербурга, кандидат педагогических наук;

5. .Кузьмина Ирина Евгеньевна, доцент кафедры социально-педагогического образования  государственного бюджетного учреждения дополнительного профессионального образования Санкт-Петербургской академии постдипломного педагогического образования, кандидат педагогических наук;

6. Степихова Валентина Анатольевна, доцент кафедры социально-педагогического образования  государственного бюджетного учреждения дополнительного профессионального образования Санкт-Петербургской академии постдипломного педагогического образования, кандидат педагогических наук;

7. Еремина Наталья Владимировна, старший преподаватель кафедры социально-педагогического образования  государственного бюджетного учреждения дополнительного профессионального образования Санкт-Петербургской академии постдипломного педагогического образования, кандидат педагогических наук;

8. Тимченко Светлана Геннадьевна,преподаватель кафедры социально-педагогического образования  государственного бюджетного учреждения дополнительного профессионального образования Санкт-Петербургской академии постдипломного педагогического образования;

9. Думчева Алла Германовна, преподавателькафедры психологии  государственного бюджетного учреждения дополнительного профессионального образования Санкт-Петербургской академии постдипломного педагогического образования;

10. Залаутдинова Светлана Евгеньевна,ассистент кафедры теории и истории педагогики федерального государственного бюджетного образовательного учреждения высшего образования «Российский государственный педагогический университет им. А.И. Герцена»;

11. Вечер Светлана Борисовна, методист  ГБУ ИМЦ Центрального района Санкт-Петербурга, методист ЦДКиО  Центрального благочинния

Новый формат обучения на Курсах и новые возможности для современных христиан

Гости программы — иерей Илия Макаров, исполнительный директор Епархиальных курсов религиозного образования, катехизации имени святого праведного Иоанна Кронштадтского и заведующая сектором методической работы – Гусакова Виктория Олеговна. Тема передачи – новый формат обучения на Курсах и новые возможности для современных христиан.

И.Б. Гаврилов. «Страж благословенного Русского царства»

Александр Семенович Шишков (1754–1841) — выдающийся отечественный мыслитель, основоположник русского консерватизма, государственный деятель, участник русско-шведской войны 1788–1790 гг., первый историограф Военно-морского флота Российской империи (1799), адмирал (1824), популярный детский писатель, один из зачинателей детской литературы в России, основатель и бессменный руководитель литературно-политического общества «Беседа любителей русского слова» (1811–1816), государственный секретарь, автор манифестов и рескриптов императора Александра I (1812–1814), последний президент Российской академии (1813–1841), министр народ ного просвещения (1824–1828). Шишков оставил огромное литературное, научное и мемуарное наследие — еще при жизни вышло в свет 17-томное собрание его сочинений. Но, к сожалению, в современные учебники мыслитель вошел лишь как «реакционер» и «мракобес».

Критическая оценка его деятельности стала утверждаться уже в либеральной историографии второй половины XIX в., в трудах А. Н. Пыпина и Н. Н. Булича, в которых Шишков представлен «крайним ретроградом, пожалуй, худшим и свирепейшим, чем был сам Голицын» [Булич, 1912; Пыпин, 2001].

Один из видных современников, находившийся долгие годы в лагере противников Шишкова, П. А. Вяземский аттестовал его так: «Шишков был <…> человек с постоянной волей, с мыслью, idée fixe, род литературного Лафайета, герой двух миров, но герой двух слогов старого и нового; кричал, писал всегда об одном; словом, имел личность свою и потому создал себе место в литературном и даже государственном нашем мире» (Вяземский, 1963, 260–270).

Другой современник, известный историк и дипломат Д. Н. Свербеев дает образ более теплый, сердечный: «Простодушно набожный и всецело преданный вере отцов, глубоко изучивший богослужебный славянский язык и в нем искусный, не менее преданный прямодушно и искренно самодержавному у нас престолу, ревностный по- читатель всех наших народных преданий и не чуждый коренных наших предрассуд- ков против всего иноверного и чужеземного, опасливый и, по временам, ярый борец.

Будущий адмирал и министр родился в древней первопрестольной столице Русского царства в родовитой, но небогатой дворянской семье. «Я рожден от рус- ского отца, дворянина посредственного состояния, воспитан дома без чужеземных нянек», — свидетельствовал сам Шишков [Парсамов, 2010, 50]. Детство его прошло в патриархальной домашней обстановке, наполненной любовью к церковной книжности. В этой атмосфере в нем, по словам Стоюнина, «развивались религиозное чувство и мысль под влиянием чтения церковных книг, священной истории и Четьи-Ми- неи, а с этим вместе и ухо роднилось с церковным языком <…>, развивалась любовь к Родине под впечатлением рассказов о славных и громких прошедших временах Петра, под впечатлением народных песен, а может быть, и звучных од Ломоносова и других стихотворцев» [Стоюнин, 1880, 3–4].

Впоследствии Шишков напишет: «Вера, воспитание и язык — суть самые силь- нейшие средства к возбуждению и вкоренению в нас любви к Отечеству, которая ведет к силе, твердости, устройству и благополучию».

В 1766 г. Александр Семенович поступил в Морской кадетский корпус, находив- шийся в те годы в Кронштадте, где под воздействием своего родственника, директора корпуса И. Л. Голенищева-Кутузова, имевшего прозвище «отца всех русских моря- ков», и пристрастился к литературному творчеству. По выходе из корпуса в 1769 г. он был произведен в гардемарины. В течение последующих двух десятилетий совме- щал преподавание в Морском корпусе с морскими плаваниями на военных кораблях в качестве офицера, а потом — командира боевых кораблей Военно-морского флота Ее Императорского Величества Екатерины II (35-пушечный фрегат «Ярославец», 38-пу- шечный фрегат «Святой Николай», 64-пушечный фрегат «Ретвизан»). Имел множе- ство наград, в том числе был награжден золотой саблей с надписью «За храбрость» и золотой осыпанной бриллиантами табакеркой с пятьюстами золотыми червонцами.

Трудясь долгое время по Морскому ведомству, сначала как преподаватель Мор- ского корпуса, а с 1799 г. как председатель для издания собраний, касающихся до ко- раблестроения и прочего (1799–1804), Шишков внес огромный вклад в образование и воспитание отечественной военно-морской элиты. Он стремился привить морским офицерам классический литературный вкус, любовь к отечественной словесности и христианские нравственные понятия. В частности, мыслитель наставлял: «Над- лежит поступать осторожно и с выбором: ибо сколько хорошие писатели, каковы из старинных суть Прокопович, Кантемир, Ломоносов, Сумароков, Попов, Казицкий, Полетика и им подобные, удобны научать молодых людей красоте российского слога, столько, напротив того, многие из новейших нынешних писателей могут приучить их к той галлицизме, которою, ко вреду прекрасного языка нашего, наполняют они свои писания» (Шишков, 1800, 292–293).

В одном из плаваний, в 1776–1779 гг., Шишков близко познакомился с жизнью современных Италии, Турции и Греции. Для понимания процесса формирования его консервативных взглядов представляет интерес показательная «встреча» в греческом городке Мандра с «безбожной» французской цивилизацией: «Мы видели несколько новейших греческих часовен с написанными на стенах их изображениями святых и не могли надивиться буйству и злочестию безбожных французов, которые, заходя иногда в сей порт, не оставили ни одной часовни без того, чтобы не обезобразить лиц святых и не начертать везде насмешливых и ругательных надписей. Удивительно, до какой злобы и неистовства доводит развращение нравов! Пусть бы сами они уто- пали в безверии; но зачем же вероисповедание других, подобных им христиан, нена- видеть? Для чего турки не обезобразили сих часовен? Для чего не иной язык читается в сих гнусных надписях, как только французский?» (Шишков, 1834, 29).

Последовавшая в 1789 г. Французская революция только утвердила мыслителя в его антипросветительских воззрениях. Именно в философии французского Просве- щения он увидел главный источник революционных потрясений и бед современной

Философские науки 183

Европы. В «Оде на покорение Польши», сочиненной «во время лютой свирепствовав- шей во Франции революции», Александр Семенович писал:

Знать праведный во гневе Бог,
К преступникам являясь строг,
Свои отъял пресветлы очи
От недостойных оных чад:
Тогда, изшед из вечной ночи,
Меж ними воцарился ад (Шишков, 1831, 150).

На этом фоне православная и самодержавная Россия воспринималась им подчер- кнуто идиллически:

Какая с ней может сравниться Земля обилием отрад? Российских мужественных чад Кто подвигам не удивится? Блаженная из всех страна, Златая часть тебе дана.

В любви к царю и Богу тая,
Какой народ, толико лет
Спокойны годы провождая,
В толиком счастии цветет? (Шишков, 1831, 143).

В противоположность православной России, Франция видится государством, от- ступившим от Бога и стремящимся распространить свое неверие по всему свету:

Сия страна, что позабыла
И Бога, и закон, и смерть,
По всей вселенной распростерть
Свое учение возмнила (Шишков, 1831, 150).

Исходя из такого воззрения, всю свою последующую жизнь литератора, ученого и государственного деятеля Шишков посвятит борьбе по защите Отечества от надви- гавшейся на него «адской» силы «безбожного злочестия».

Спустя много лет, видя усилившееся воздействие на соотечественников просве- тительской философии, он напишет: «Прошедший век, названный просвещенным и философским, усыпя бдение правительств, породил и взлелеял дух безбожия и зло- нравия, от которого потухает свет веры, умолкает закон, гибнет власть, и добродетель, труды, науки, художества утопают в потоках крови» (Шишков, 1870, 2, 45).

В 1803 г. в «Рассуждении о старом и новом слоге российского языка» Шишков скажет о революционной Франции, поверженной его любимым героем А. В. Суво- ровым: «Сия страна расточена, растерзана, без власти, без законов, без подчинения. <…> Тамо царствуют днесь неистовые, неблагословенные кровопийцы. <…> Народ сей упражняется в бесчисленных новоумышляемых суетах, совращающих Европу: <…> мечтает изобретать и непрестанно гласит новое просвещение, новые составы всего, новые права человечества: умы и сердца многих неразумных ядоупоил поги- бельным своим учением. <…> [Французы] поколебали учрежденное верою, отъяли сладчайшее упование, сладчайшее утешение человечества: <…> О, колико паче зубов змиевых язвительнейший, не сыновний, не отечественный дух!» (Шишков, 1824, 329–330).

Между тем мыслителя нельзя обвинить в невежестве и мракобесии: свободно владея иностранными языками, он весьма успешно занимался переводами с фран- цузского, немецкого, итальянского. В 1783–1785 гг. по поручению директора Академии наук С. Г. Домашнева Шишков перевел антологию «Детская библиотека» известного немецкого педагога Иоганна-Генриха Кампе, в течение более полувека остававшуюся настольной книгой для обучения и воспитания российского дворянства. Кроме пере- водов с немецкого, русское издание содержало стихи и нравоучительные рассказы самого адмирала (Кампе, 1817), который характеризовал его как «отчасти перевод, отчасти подражание»: «Книжка моя простым своим слогом увеселяла детей и на- ставляла их в благонравии; они многие из нее стихи наизусть читали, и родители их принимали оную благосклонно, так что в течение шестнадцати или семнадцати лет была она троекратно издана» (Шишков, 1818: Предуведомление).

Шишков создает песенки, стихи, басни, рассказы, повести, пьесы, где на ярких и конкретных примерах дает ребенку уроки нравственности и красоты. Многие его стихи и басни заучивались наизусть и получили поистине всенародное признание. Таким образом, Александр Семенович одним из первых в России обратил внимание на необходимость создания для детей специальной литературы и стал выразителем в ней русского национального духа, характера, склада мыслей, чувств и т. д. Мате- риал его книг «Детская библиотека» и «Собрание детских повестей» использовался отечественными писателями второй половины XIX в., в частности такими крупными педагогами как К. Д. Ушинский и Л. Н. Толстой.

За труды по истории российского Военно-морского флота («Треязычный мор- ской словарь на английском, французском и российском языках» (1795) и др.) в 1796 г. Шишкова приняли в Императорскую Российскую академию. Академия была основана Екатериной II по предложению княгини Е. Р. Дашковой еще в 1783 г., по образцу Парижской академии, для возведения русского языка в статус велико- го литературного языка Европы («поставить наш язык в независимое положение от иностранных слов и выражений, не имеющих ни энергии, ни силы, свойствен- ных нашему слову» (Дашкова, 1876, 239), а также для разработки словаря и грамма- тики русского литературного языка.

В уставе заведения («Краткое начертание Императорской Российской Академии») было прописано: «Императорская Российская Академия долженствует иметь предме- том своим вычищение и обогащение российского языка, общее установление употреб- ления слов оного, свойственное оному витийство и стихотворение» [Сухомлинов, 1874, 360]. Первый председатель Академии Е. Р. Дашкова отмечала: «Многоразличные древности, рассыпанные в пространствах Отечества нашего, обильные летописи, дра- жайшие памятники деяний праотцев наших, каковыми немногие из существующих ныне европейских народов хвалиться могут, представляют упражнениям нашим об- ширное поле…» [Лозинская, 1978, 83].

Эти заложенные при основании Академии принципы оказали решающее воз- действие на научное творчество и мировоззрение А. С. Шишкова, жизнь которого оказалась неразрывно связанной с ее судьбой. Самое прямое и непосредственное влияние на него имела концепция «Словаря академии Российской» (1789–1794), основанного на учении М. В. Ломоносова о трех стилях и содержащего 43357 слов. В работе над «Словарем» участвовало 47 членов Академии, в том числе Е. Р. Дашкова, Г. Р. Державин, Я. Б. Княжнин, А. И. Мусин-Пушкин, Д. И. Фонвизин.

***

В недолгое царствование императора Павла I (1796–1801) Шишков успел испытать и возвышение, и опалу. В своих «Записках», написанных с позиций консерватора и «славянофила», он критически оценивает это правление, видя в нем лишь подра- жание политике свергнутого отца Павла: «Все пошло на прусскую стать: мундиры, большие сапоги, длинные перчатки, высокие треугольные шляпы, косы, пукли, ордо- нанс-гаузы, экзерцир-гаузы, шлагбаумы (имена доселе неизвестные) и даже краше- ние, как в Берлине, пестрою краскою мостов, будок и прочего. Сие уничижительное подражание пруссакам напоминало забытые времена Петра III» (Шишков, 2010, 361). Шишков как человек Екатерининской эпохи противопоставляет «Золотой век» цар- ствования «Северной Минервы» правлению ее «бедного» сына и проводит прямую параллель между Павлом и Петром III: «Несчастный монарх сей, отвратясь от мудрого и благополучного царствования великой матери своей, пошел по следам отца своего и окончил дни свои таковою же, как он, смертию» (Шишков, 2010, 419).

Неудивительно, что, как и многие современники, мыслитель радостно привет- ствовал приход к власти императора Александра I, который при вступлении на пре- стол обещал «идти по стопам великой своей бабки»:

С ним правосудие воссядет на престоле;
Любя Отечество, храня его покой,
С Екатерининой великою душой,
Он будет новый Петр, и на суде, и в поле (Шишков, 1831, 177).

Однако ожидания не оправдались, и довольно скоро вице-адмирал увидел в ре- формах молодого императора вместо обещанного возвращения к «мудрым государ- ственным заветам» Екатерины продолжение павловского царствования с его тягой к неоднозначным переменам. «Новый порядок и новое преобразование вещей едва ли поведут нас по лучшему пути, нежели тот, который был проложен столь мудрыми монархами» (Шишков, 2010, 426), — сетовал Александр Семенович.

Причины измены Александра духу екатерининских традиций Шишков усмат- ривал во влиянии воспитателя царя, Ф. С. Лагарпа, и членов «Негласного комите- та» — молодом либеральном окружении, которое он называл «якобинской шайкой». Особенное неприятие вызывала у него фигура морского министра П. В. Чичагова, с которым Шишков вступает в открытый конфликт. «Молодые наперсники Алек- сандровы, напыщенные самолюбием, не имели ни опытности, ни знаний, стали все прежние в России установления, законы и обряды порицать, называть устарелыми, невежественными. Имена вольности и равенства, приемлемые в превратном и урод- ливом смысле, начали твердить пред младым царем», внушали ему понятия, «воз- никшие из хаоса чудовищной французской революции» (Шишков, 2010, 323–324). В самом Александре мыслитель видел скорее мечтателя-утописта. В свою очередь, и император был чужд консервативных устремлений Шишкова, не принимавшего либеральные реформы нового царствования.

Закономерно, что довольно скоро вице-адмирал, по его словам, «отстал от двора; уклонился от всех его козней; <…> и предался любимым <…> упражнениям в сло- весности и в науках» (Шишков, 1870, 1, 93). Он полностью погружается в научные и литературные труды в Российской академии, связанные с изучением русского языка и истории.

***

Как активный член Академии, заботящийся о чистоте русского языка, А. С. Шишков ярко проявил себя в научной и литературной полемике 1800-х гг. Про- граммным сочинением этого периода становится «Рассуждение о старом и новом слоге российского языка» (1803), определившее место и значение автора в истории русской словесности. В нем Шишков выступает против «галломании» — «неисцели- мой и лишающей всякого рассудка страсти к французскому языку» (Шишков, 1824, 1).

По поводу этой проблемы французский философ Ж. де Местр, проживший в России 14 лет, с 1803 по 1817 гг., писал: «У меня нет слов описать вам французское влияние в сей стране. Гений Франции оседлал гения России буквально так, как чело- век обуздывает лошадь» (Местр, 1994, 178).

Шишков ясно сознавал, что проникновение вредной философии осуществляется в первую очередь посредством литературы: «Надлежит с великою осторожностию

вдаваться в чтение французских книг, дабы чистоту нравов своих, в сем преиспол- ненном опасностию море, не преткнуть о камень» (Шишков, 1824, 9–10), ибо «нигде столько нет ложных, соблазнительных, суемудрых, вредных и заразительных умство- ваний, как во французских книгах» (Шишков, 1824, 369). Поэтому важнейшим сред- ством борьбы с галломанией он считал защиту и утверждение родного языка: «Всякое иностранное слово есть помешательство процветать собственному, и потому чем больше число их, тем больше от них вреда языку» (Шишков, 1825b, 13); «Кто бы по- думал что мы, оставя сие многими веками утвержденное основание языка своего (т. е. церковнославянский язык. — И. Г.), начали вновь созидать оный на скудном основа- нии французского языка» (Шишков, 1824, 2–3).

В стремлении противопоставить церковнославянский язык тогдашнему наше- ствию иностранных слов в русский язык Александр Семенович опирался на труд М. В. Ломоносова «О пользе книг церковных» (1758 г.), в котором впервые была выдвинута эта идея. Развивая мысль великого русского ученого, Шишков писал: «Под именем славянских, славяно-российских и русских книг можно разуметь раз- личных времен слоги, или язык в смысле слога, как то слоги Библии, Патерика или Четьи-Миней, слова о полку Игоревом, старинных грамот, Несторовой летопи- си, Ломоносова и проч.»; «Я не то утверждаю, что должно писать точно славянским слогом, но говорю, что славянский язык есть корень и основание российского языка; он сообщает ему богатство, разум, силу, красоту. Итак, в нем упражняться и из него почерпать должно искусство красноречия, а не из Боннетов, Вольтеров, Юнгов, Том- сонов и других иностранных сочинителей» (Шишков, 1824, 81).

Шишков полагал, что через причастность к церковнославянскому русский язык является наследником эллинского языка и всей классической греко-византийской об- разованности: «Древний славянский язык, отец многих наречий, есть корень и начало российского языка, который сам собою всегда изобилен был и богат, но еще более процвел и обогатился красотами, заимствованными от сродного ему эллинского языка, на коем витийствовали гремящие Гомеры, Пиндары, Демосфены, а потом Златоусты, Дамаскины и многие другие христианские проповедники» (Шишков, 1824, 1–2). Мыслитель видел в церковнославянском языке величайшую святыню и со- кровищницу русского национального духа, «мистически связанную с Божественной мудростью» [Проскурин, 1996, 102].

К сожалению, в отечественной филологической науке до сих пор господствуют критические оценки языковой теории Шишкова, не только отрицающие ее современ- ную актуальность и научную значимость, но утверждающие, что даже и для своего времени ученый являлся утопистом, ибо «интересовавшее его прошлое было на самом деле плодом фантазии»: «Шишков был не традиционалистом, а утопистом. Реальная стихия церковного языка ему отнюдь не была органична, в церковнославянском он допускал ошибки. Даже подлинные архаизмы в его сочинениях часто играли роль неологизмов, поскольку их надо было искусственно вводить в современный реформа- тору язык» .


Но более верной представляется оценка историка литературы второй половины XIX в. А. Д. Галахова, полагавшего, что Шишков «добивался русского направления, окрещенного неточным именем славянофильства. Шишков — славянофил, или ру- софил, потому что стоял за сохранение русской национальности в нравах, обычаях и языке» [Минаков, 2011, 373–374].

Как на ближайшего предшественника Шишкова М. Г. Альтшуллер указывает на Д. И. Фонвизина, который в своей комедии «Бригадир» (1769 г.) остроумно высме- ивает галломанию, выводя на сцену молодого русского невежду Ивана, презирающего все русское: «Тело мое родилося в России, это правда; однако дух мой принадлежал короне французской» [Альтшуллер, 2005, 41].

Наименование Александра Семеновича «предтечей славянофильства» вполне оправданно. Спустя четыре десятилетия К. С. Аксаков и его единомышленники также констатировали разрыв между народом и обществом [Гаврилов, 2017a]. Но если

Философские науки 187

Аксаков возлагал всю вину за этот разрыв на Петра I, то Шишков считал, что Петр хотел лишь переселить в Россию науки, «но не желал из россиян делать голландцев, немцев или французов; не желал русских сделать нерусскими» (Шишков, 1824, 462).

Многочисленные противники и позднейшие критики высмеивали концепцию языка ученого как пример примитивного изоляционизма, который якобы полностью отрицает любые языковые влияния. Однако на самом деле его позиция, оформивша- яся в ходе длительной полемики, не была такой односторонней. Шишков допускал заимствования, но лишь по вынужденной необходимости: «Кто желает действитель- ную пользу приносить языку своему, тот всякого рода чужестранные слова не иначе употреблять должен, как по самой необходимой нужде, не предпочитая их никогда российским названиям там, где как чужое, так и свое название с равной ясностию употреблены быть могут» (Шишков, 1824, 404).

Журналист и писатель Н. И. Греч следующим образом характеризует полемику 1803 г.: «Вдруг вышла книга Шишкова (о старом и новом слоге русского языка) и раз- делила армию русской словесности на два враждебных стана: один — под знаменем Карамзина, другой — под флагом Шишкова. Приверженцы первого громогласно защищали Карамзина и галлицизмами насмехались над славянщизною; последова- тели Шишкова предавали проклятию новый слог, грамматику и коротенькие фразы и только в длинных периодах Ломоносова, в тяжелых оборотах Елагина искали спасе- ния русскому слову» (Греч, 1990, 156).

Однако акцент на противостоянии шишковистов и карамзинистов в литературе представляется преувеличенным: на самом деле оба литератора придерживались консервативных взглядов. Знакомство Шишкова и Карамзина произошло на приеме у великой княгини Екатерины Павловны, во время которого последний сразу же при- знался: «Я не враг ваш, а ученик: потому что многое высказанное вами было мне по- лезно, и если не все, то иное принято мною и удержало меня от употребления таких выражений, которые без ваших замечаний были бы употреблены». С этого момента «они были если не друзьями, то, по крайней мере, добрыми искренними знакомы- ми» [Минаков, 2011, 215]. По свидетельству А. С. Стурдзы, Шишков впоследствии «чистосердечно и публично отрекся от прежних своих невыгодных мнений о писа- теле Карамзине. <…> Маститый старец полюбил в нем человека, преклонил голову перед изящной чистотой его слога, одним словом, влюбился в его творения и в него самого» (Стурдза, 1846, 146–147).

Труд Шишкова не только породил бурную полемику, но и положил начало новому направлению в отечественной мысли — православно-самодержавному консер- ватизму (по определению А. Ю. Минакова). Его представители рассматривали широ- кий спектр общественно-значимых проблем: вопросы о национальном образовании, характере подлинно самодержавной власти, отношениях Церкви и государства, цен- зуре, самобытной национальной культуре, опирающейся прежде всего на определен- ные языковые традиции, сословный вопрос, университетскую политику, внешнюю политику и т. д. К представителям этого течения, по мнению А. Ю. Минакова, после 1811 г. примыкает и Н. М. Карамзин, создав «наиболее полный и разработанный кон- сервативный проект первой четверти XIX в.» — «Записку о древней и новой России» [Минаков, 2011].

А. С. Шишков же, как справедливо утверждает историк, сформулировал некото- рые основные аксиомы нарождавшегося русского консерватизма: недопустимость подражательства революционным и либеральным западноевропейским образцам, необходимость опоры на собственные традиции (языковые, религиозные, политиче- ские, культурные, бытовые), патриотизм, включающий культивирование националь- ного чувства и преданность самодержавной монархии.

В первое десятилетие XIX в. рассматриваемое направление консерватизма имело оппозиционный характер — его представители вели активную полемику с членами «Негласного комитета», М. М. Сперанским и другими либеральными приближенны- ми императора Александра I [Минаков, 2014, 70].

188 Христианское чтение No 3, 2019

***

В феврале 1807 г. А. С. Шишков выступает инициатором литературных вечеров, которые с 1810 г. принимают публичный характер, собирая до 300–500 слушателей, цвет петербургского светского и церковного обществ. Вечера проводились в доме круп- ного екатерининского вельможи, генерал-прокурора и министра юстиции в отставке (с 1803 г.), известного поэта Г. Р. Державина, бывшего в 1807–1812 гг. одним из лидеров консервативной партии и находившегося в оппозиции к либеральному курсу молодого императора Александра I. Знаменитый «певец Фелицы» по своим литературным взгля- дам являлся классицистом и ближайшим единомышленником Шишкова.

В собраниях принимали участие С. А. Ширинский-Шихматов, И. А. Крылов, Н. И. Гнедич, А. А. Шаховской, А. С. Хвостов, Д. И. Хвостов. Ядро активных участни- ков заседаний составляли члены Российской академии. Разработанный Шишковым устав общества, названного им «Беседой любителей русского слова», в феврале 1811 г. получил высочайшее утверждение. В числе действующих и почетных членов значились выдающиеся современники: И. И. Дмитриев, Н. С. Мордвинов, А. К. Раз- умовский, А. Н. Оленин, Ф. В. Ростопчин, С. С. Уваров, митр. Амвросий (Подобедов), еп. Евгений (Болховининов) и др. Гостем Державинского особняка был и знаменитый французский консерватор Ж. де Местр, «пламенный реакционер», критик Француз- ской революции, собеседник многих русских мыслителей и государственных деяте- лей, в центре внимания которого также находились вопросы народного просвещения и образования. Покровительницей общества считалась вдовствующая императрица Мария Федоровна, двор которой находился в Павловске.

Шишков видел в «Беседе» рупор для выражения оппозиционных консерватив- ных идей, открытую площадку, которой Академия, будучи закрытым учреждением, стать не могла: «Беседа не присвояла себе никогда прав Академии, и большей частью состояла из ее членов. <…> Вся цель ее была только та, чтобы читать перед публикою (чего Академия делать не могла) избранные произведения писателей, доставляя им через то ободрение и приятность публике, в которой старалась она распространять вкус и охоту к отечественной словесности» (Шишков, 1870, 2, 158–159).

«Беседа» стремилась укрепить в русском обществе патриотические чувства при помощи русского языка и словесности, торжество которых должно было пред- шествовать торжеству веры и Отечества. Как вспоминал другой видный консерва- тор Александровской эпохи А. С. Стурдза, «Беседа» «была выражением пламенной любви ко всему отечественному, родному — любви, пробужденной роковыми событи- ями того времени» (Стурдза, 1994, 44).

***

Бесспорно, ярчайшим общественным событием стало выступление в 1811 г. Шиш- кова с программным докладом «Рассуждение о любви к Отечеству». В нем ученый разоблачал космополитизм образованного общества, в преддверии военного столк- новения представлявший для России серьезную угрозу: «Человек, почитающий себя гражданином света, т. е. не принадлежащим никакому народу, делает то же, как бы он не признавал у себя ни отца, ни матери, ни роду, ни племени. Он, исторга- ясь из рода людей, причисляет сам себя к роду животных. <…> Все веки, все народы, земля и небеса возопияли бы против него: один ад стал бы ему рукоплескать» (Шишков, 1825a, 148–149).

Накануне войны с Наполеоном Шишков озвучил главные принципы русского патриотизма: православная вера, русское воспитание и русский язык, тем самым почти на два десятилетия предвосхитив знаменитую формулу С. С. Уварова.

В «Рассуждении» мыслитель заявляет о себе как о главном противнике галлома- нии и поборнике «русского воспитания»: «Воспитание должно быть отечественное,

Философские науки 189

а не чужеземное. Ученый чужестранец может преподать нам, когда нужно, некоторые знания свои в науках; но не может вложить в душу нашу огня народной гордости, огня любви к Отечеству, точно так же, как я не могу вложить в него чувствований моих к моей матери. <…> У него своя мать, свое гнездо, свое Отечество. Любовь к оному почерпается не из хладных рассуждений, не из принужденной благовидно- сти, нет! Она должна пламенною рекою литься из души моего учителя в мою, пылать в его лице, сверкать из его очей» (Шишков, 1825a, 180–181).

Шишков отводит национальному образованию и воспитанию государственное значение, отмечая прямую зависимость от него процветания и самого будущего России: «Народное воспитание есть весьма важное дело, требующее великой прозор- ливости и предусмотрения. Оно не действует в настоящее время, но приготовляет счастие или несчастие предбудущих времен, и призывает на главу нашу или благо- словление, или клятву потомков» (Шишков, 1825a, 183).

Либеральные и атеистические сочинения европейских философов он сравнивает с адом, убивающим живую народную душу: «Сия нравственная чума, заражающая умы, истребляющая жизненные соки общества, — распускание ядовитых писателей, злочестивых книг — не только не пугает нас, но находит почти равнодушными, и мы не боимся, что общественное тело, напитанное ядами, по истощении в судоро- гах оставшейся силы своей, истлеет и, сгнившее, падет» (Шишков, 2011, 605).

Мощный охранительный пафос, яркий образный язык Шишкова проникали в самые «затвердевшие» сердца отцов семейств, хранивших в старинных семейных библиотеках бронзовый бюст Вольтера и полные собрания сочинений знаменитого французского вольнодумца: «Отцы и матери, трепещите своей беспечности, трепещи- те сделаться сообщниками злочестия! Вы, конечно, вырвали бы из детских рук ядови- тую чашу — и оставляете пред их очами книги, могущие развратить разум и сердце, тщательно сохраняете в домах нечестивые сочинения, наследственную отраву, пере- ходящую из рода в род» (Шишков, 2011, 605).

Как справедливо отмечает А. Ю. Минаков, именно в ходе борьбы с галломанией оформляется первоначальная программа русских консерваторов, в создании которой, кроме А. С. Шишкова, участвовали и другие литераторы — Н. М. Карамзин, Ф. В. Рос- топчин, С. Н. Глинка, С. А. Ширинский-Шихматов, а также представители православ- ного клира [Минаков, 2011].

***

Угроза неизбежной войны с наполеоновской Францией, стремившейся к полити- ческому господству на европейском континенте, вынудила российскую верховную власть на время отступиться от республиканских идеалов и обратиться за поддерж- кой к консерватору-оппозиционеру. «Я читал рассуждение ваше о любви к Отече- ству, — сказал Александр I А. С. Шишкову. — Имея таковые чувства, вы можете быть ему полезны. Кажется, у нас не обойдется без войны с французами, нужно сделать рекрутский набор; я бы желал, чтобы вы написали о том манифест» (Шишков, 1870, 1, 121).

Вице-адмирал Шишков назначается на важный пост государственного секрета- ря — вместо отправленного в ссылку знаменитого либерала-реформатора М. М. Спе- ранского, обвиненного в преклонении перед всем французским и даже в заговоре в пользу Наполеона. «Перед началом отечественной войны понадобилось другое перо, более народное, более русское» (Свербеев, 1871, 170). Этим шагом Александр I как бы признавал ошибкой прежний курс внешней и внутренней политики, ориенти- рованный на идеалы европейского либерализма, и призывал себе в помощь вчераш- них оппозиционеров из консервативного стана.

В течение двух с половиной лет почти 60-летний Александр Семенович практи- чески постоянно находился «при особе государя», сопутствуя ему в многочисленных

190 Христианское чтение No 3, 2019

разъездах, неизбежных для длительной военной кампании; трудился «над изложе- нием <…> монарших повелений» (Шишков, 1870, 1, 120), написав в общей сложности более 80 манифестов, приказов и рескриптов.

Первым указом царя, составленным Шишковым, стал «Манифест о рекрутском наборе». С апреля 1812 и до конца 1814 г. он был патриотическим голосом России, поднимавшим и укреплявшим дух русского народа, которому жадно внимали все сословия: «Да встретит враг в каждом дворянине — Пожарского, в каждом духов- ном — Палицына, в каждом гражданине — Минина. Благородное дворянское сосло- вие! Ты во все времена было спасителем Отечества; Святейший Синод и духовенство! Вы всегда теплыми молитвами своими призывали благодать на главу России; Народ Русский! Храброе потомство храбрых славян! Ты неоднократно сокрушал зубы укре- пившихся на тебя львов и тигров. Соединитесь все: со крестом в сердце и с оружием в руках никакие силы человеческие вас не одолеют» (Шишков, 1870, 1, 426–427).

Отечественная война еще более утвердила Шишкова в сознании истинности своих давних воззрений на безбожную французскую цивилизацию и воспринималась им в религиозном свете: «Я всегда имел такое мнение, что всеобщая война сия была не о землях или границах; главное дело состояло в том, чтобы привесть все царства в их прежнее состояние, низринуть беззаконие, воцарить истину и благонравие, низ- ложить пример соблазна» (Шишков, 1870, 1, 266).

Вот как передает впечатление от чтения шишковских манифестов тогдаш- ний московский генерал-губернатор граф Ф. В. Ростопчин: «Сначала — внимание, потом — гнев; но когда Шишков произнес слова, в которых говорилось, что неприя- тель с лестью на устах несет в руках оковы, тогда негодование выразилось в сильней- шей степени: ударяли себя в голову, рвали на себе волосы, ломали руки, видны были слезы гнева, струившиеся по этим лицам, напоминавшим древних. Я видел одного, который скрежетал зубами» (Ростопчин, 1992, 270). Как свидетельствует С. Т. Акса- ков, «писанные им манифесты действовали электрически на целую Русь. Несмотря на книжные, иногда несколько напыщенные выражения, русское чувство, которым они были проникнуты, сильно отзывалось в сердцах русских людей» (Аксаков, 1966, 271). Даже всегда скептически настроенный к Александру Семеновичу интеллекту- ал князь П. А. Вяземский под конец жизни в своих записках признавал: «Я помню, что во время оно мы смеялись нелепости его манифестов и ужасались их государ- ственной неблагопристойности, но между тем большинство, народ, Россия, читали их с восторгом и умилением, и теперь многие восхищаются их красноречием. Следова- тельно, они были кстати» [Альтшуллер, 2005, 64].

По авторитетному мнению официального историка эпохи Александра I Н. К. Шиль- дера, благодаря написанным секретарем Шишковым от имени императора воззвани- ям «борьба с Наполеоном получила значение народной и священной войны» [Шиль- дер, 1905, 88].

В посланиях войскам мыслитель раскрывает христианский характер и дух во- инского служения, постоянно подчеркивая, что русская армия — это прежде всего православное воинство Христово, которое не должно уподобляться армии безбожни- ков: «Вы — русские! Вы — христиане! <…> Я не угрожаю вам наказаниями; ибо знаю, что никто из вас не подвергнется оным. Вы видели в земле нашей грабителей, рас- хищавших домы невинных поселян. Вы праведно кипели на них гневом и наказали злодеев! Кто ж захочет им уподобиться? Если же кто, паче чаяния, таковой сыщется, да не будет он русский! Да исторгнется из среды вас!» (Шишков, 1870, 1, 173).

А. С. Шишков внес огромный вклад в победу над Наполеоном, однако к 1814 году его национальная и патриотическая риторика вновь перестала быть востребованной в связи с влиянием на императора Александра I идей универсального христианства и космополитизма [Минаков, 2011, 189].

30 августа 1814 г. вице-адмирал был уволен от должности государственного се- кретаря и «в воздаяние долговременной службы и трудов, понесенных в минувшую войну» назначен членом Государственного совета, в котором оставался до своей

Философские науки 191

смерти. На заседаниях Совета Шишков отличался самостоятельностью суждений, часто оказываясь со своим другом, первым российским морским министром Н. С. Мордви- новым2 в меньшинстве среди более либерально настроенных членов.

Самое активное участие Александр Семенович принимал в обсуждении вопросов цензуры и народного образования, подавая записки, которые вплоть до 1824 г. не по- лучали официальной поддержки в силу господства в то время категорически не под- держиваемых им идей мистического христианства.

***

Ключевое положение в религиозной и образовательной политике Российской им- перии во второй половине александровского царствования занимал князь А. Н. Голи- цын. С 1817 г. он возглавлял Министерство духовных дел и народного просвещения, объединившее два ведомства — духовных дел и народного просвещения, но, по мет- кому слову Н. М. Карамзина, представлявшее собой «министерство затмения».

Одним из наиболее ярких воплощений нового «экуменического» курса стало открытие в России Библейского общества (РБО, 1813–1826). Первое собрание РБО состоялось в Санкт-Петербурге в январе 1813 г., в доме князя Голицына на Фонтанке, под его председательством и при участии представителей разных именующих себя христианскими вероисповеданий.

Шишков в мистицизме Голицына видел проявление «духа времени», который, по его мнению, повел начало от знаменитого просветителя и масона Екатерининской эпохи Н. И. Новикова, связанного с французскими революционными учениями.

Как отмечает прот. Г. Флоровский, «по Библейскому делу у Шишкова было свое и очень твердое мнение. Для него сама мысль о переводе Библии представлялась злей- шей ересью, — но это была, прежде всего, „литературная ересь“ (по остроумному замеча- нию Свербеева). Ибо Шишков отрицал само существование русского языка, — „как будто бы некий особый, — говорил он в недоумении. — У нас славянский и русский язык один и тот же, он различается только на высокий и простой“, — это была основная религи- озно-филологическая теза Шишкова. <…> В последнем счете Шишков различает два языка: „язык веры“ и „язык страстей“, или „язык Церкви“ и „язык театра“. Библейский перевод и представлялся Шишкову „перекладкою“ Слова Божия с наречия высокого и важного на этот низкий стиль, на этот язык театра и страстей. Это было умышленным умалением священного достоинства Библии, думал он» [Флоровский, 1991, 161–162].

Однако представляется, что первостепенными для мыслителя были не литератур- ные мотивы — по его мнению, речь шла о глобальном подрыве вероисповедных основ. Особое неприятие православного консерватора вызывала концепция христианского экуменизма с его идеей «внутренней Церкви», насаждаемой министерством Голицына: «Все эти лжеумствования о так называемой внутренней Церкви (т. е. никакой), о народ- ной свободе и равенстве состояний, о конституциях, об истреблении царей <…> — все эти адские мысли суть плоды самолюбия и гордости, порождаемые безверием и отсту- плением от Бога» (Шишков, 186?, 122). Шишков так понимал и характеризовал цель РБО: «Составить из всего рода человеческого одну какую-то общую республику и одну религию: мнение мечтательное, безрассудное» (Шишков, 1870, 2, 228).

«Русская православная оппозиция», возглавляемая вице-адмиралом, объединяла литераторов-«архаистов», крупных государственных чиновников (граф А. А. Аракчеев, М. Л. Магницкий), а также ряд священнослужителей-консерваторов (архим. Иннокен- тий (Смирнов), архим. Фотий (Спасский), митр. Серафим (Глаголевский) и др.). «Оп- позиция» активно выступала с критикой конфессиональной политики правительства и особенно голицинского «двойного министерства», неоднократно обращаясь в посла- ниях, книгах и при личных аудиенциях непосредственно к императору Александру I.

В своих письмах к государю А. С. Шишков стремился разоблачить коварные за- мыслы вольнодумцев и защитить православие: «Главный обман Библейских обществ состоит в проповедовании какой-то иной веры, не той, которая в России со времен Владимира исповедуется, дабы ослепить народ и, воспламеня в нем под именами сей мечтательной веры и вольности безверие и своевольство, ополчить его против Бога, царей и всякого порядка» (Шишков, 1870, 2, 265).

В своей автобиографии архим. Фотий (Спасский) дал краткую характеристику лиц, участвовавших вместе с ним «в борьбе за веру». Шишков, по его словам, — знатный вельможа и писатель, преданный царю и Церкви: «Он один стоил больше, нежели все ученые Церкви пользы могли принести. Несмотря на старость лет, против лжеучений писал и говорил». Помощника Александра Семеновича князя П. А. Ширинского-Ших- матова отец Фотий характеризует как патриота и ревнителя православия: «Он был не весьма велик среди людей, но велик перед очами Божьими. Был правой рукой А. С. Шишкова и во всем ему помогал» [Кондаков, 1998, 153].

Усилия Шишкова и православной оппозиции увенчались успехом: 15 марта 1824 г. государь упразднил «двуединое» министерство и отправил в отставку князя Голицы- на. «Шишков добивался от императора Александра запрещения русских переводов» [Флоровский, 1991, 165]. А в 1826 г. уже новый монарх, Николай I, прекращает деятель- ность Библейского общества в России.

***

15 мая 1824 г. Александр I назначил 70-летнего старца главой реформированного Министерства народного просвещения. Искренний монархист и верноподданный государя, Шишков беспрекословно принимает его решение, как и 12 лет тому назад: «Угодно было монаршей воле Твоей, без всякого у меня вопроса и без всякого иска- ния моего, наименовать меня министром народного просвещения в самое многотруд- нейшее время. Я повиновался священному гласу Твоему в 1812 г., когда враг Отече- ства шел с оружием на Россию. С тем же пламенным усердием повинуюсь и ныне, когда тайная вражда умышляет против Церкви и Престола» (Шишков, 1870, 2, 164). Как вспоминал С. Т. Аксаков, «никогда Шишков для себя ничего не искал, ни одному царю лично он не льстил; он искренне верил, что цари — от Бога, и был предан всею душою царскому сану, благоговел перед ним. Шишков без всякого унижения мог поклониться в ноги природному своему царю; но, стоя на коленях, он говорил: „Не делай этого, государь, это нехорошо“» (Аксаков, 1966).

В новой должности мыслитель не только стремился послужить России, но и желал воплотить те принципы православного просвещения, которые неоднократно выражал в своих публичных выступлениях и в частной переписке: «Мне поручено Министер- ство просвещения. Но какое просвещение может быть там, где колеблется вера? <…> Книги, сеющие безверие и разврат, продолжают переводиться и публично продавать- ся. Духовенство знает о них, и не только молчит и не отвращает сего зла, — но многие нововоспитанные священнослужители (кроме некоторых истинно усердных и благо- честивых), под личиною веры, споспешествуют ему» (Шишков, 1870, 2, 184).

Возглавляя министерство, А. С. Шишков задал народному просвещению тот вектор, который получил дальнейшее развитие при С. С. Уварове: «Народное об- разование должно быть национальным» — таков был провозглашенный им идеал. Новые программы предполагали приоритетное изучение русского языка и русской истории [Минаков, 2018]. Причем, как отмечает А. Ю. Минаков, такие политические антагонисты, как Шишков, Магницкий и другие консерваторы, с одной стороны, и С. С. Уваров — с другой, были устремлены к общей цели, активно преодоле- вая мистико-космополитический вектор, заданный отечественной системе образо- вания после 1812 г. Александром I и Голицыным [Минаков, 2018]. Поведя с первых своих шагов решительную борьбу с мистическим направлением голицынского министерства, Шишков смог расчистить путь «конструктивной программе Уварова», основанной на использовании современных научных знаний и концепций обра- зования [Петров, 2003, 8]. Так, в своем первом докладе императору от 15 мая 1824 г. Александр Семенович выдвинул против министерства Голицына обвинение в том, что «поголовное удаление преподавателей, в которых так нуждались наши учебные заведения, и назначение на кафедры людей малосведующих, но прикинувшихся бла- гонамеренными, принизило уровень научного образования. Раболепство и лицемерие проникли в ученое сословие» [Петров, 2003, 10].

Образовательная программа Шишкова базировалась на идее приоритета религи- озного образования, православия и самодержавия, а также следовании принципам сословности и народности. В частности, выделяют две его программные деклара- ции — речь 11 сентября 1824 г. в Главном правлении училищ и обращение к Главному правлению училищ 11 декабря 1824 г.

Председательствуя на первом заседании Главного правления училищ, ученый сформулировал основную задачу министерства в том, чтобы «оберегать юношество от заразы лжемудрыми умствованиями, ветротленными мечтаниями, пухлою гор- достию и пагубным самолюбием, вовлекающим человека в опасное заблуждение думать, что он в юности старик, и чрез то делающим его в старости юношею» [Рож- дественский, 1902, 166].

В первой речи Шишков проводит принцип сословности в образовании: «Науки полезны только тогда, когда, как соль, употребляются и преподаются в меру, смотря по состоянию людей и по надобности, какую всякое звание в них имеет. Излишество их, равно как и недостаток, противны истинному просвещению. Обучать грамоте весь народ или несоразмерное числу оного количества людей принесло бы более вреда, нежели пользы. Наставлять земледельческого сына в риторике — было бы приуготовлять его быть худым и бесполезным или еще вредным гражданином. Но правила и наставления в христианских добродетелях, в доброй нравственности нужны всякому, не выводят никого из определенного ему судьбою места и во всех состояниях и случаях делают его и почтенным, и кротким, и довольным, и благополучным» [Минаков, 2011, 441].

По утверждению историка С. В. Рождественского, министерство А. С. Шишкова отличалось «спокойным и планомерным обсуждением основ университетского строя, попытками так или иначе сочетать его особенности с началами общего политическо- го режима данной эпохи» [Петров, 2003, 10].

Основные принципы государственной политики в сфере образования мысли- тель изложил в обращении к Главному правлению училищ от 11 декабря 1824 г.: «I. Воспитание народное во всей империи нашей, несмотря на розность вер, ниже языков, должно быть русское. II. Греко-католик, римско-католик и лютеранин должны быть воспитаны: первый — в твердом и незыблемом православии, а второй и третий — во всей точности положительного исповедания своей веры. III. Все иновер- ное российское юношество должно учиться нашему языку и знать его. Оно должно преимущественно изучать нашу историю и законы. IV. Все науки должны быть очищены от всяких не принадлежащих к ним умствований. V. Излишнее множество и великое разнообразие учебных предметов должно быть благоразумно ограничено и сосредоточено, во-первых, на тех познаниях, кои самим учреждением разных учеб- ных заведений постановлены, и, во-вторых, сообразно с званиями, к которым учащи- еся предназначаются. VI. Язык славянский, т. е. высокий, и классическая российская словесность повсеместно должны быть вводимы и ободряемы. VII. Язык греческий должен везде, кроме училищ иноверных, иметь преимущество пред латинским. VIII. <…> Одно обучение не есть воспитание и даже вредно без возделания нравственно- сти, которой христианину вне Церкви найти не можно» [Минаков, 2011, 442].

В своей речи Шишков особо подчеркнул зависимость государства от системы образования: «Когда государство или народ желает благоденствовать, то первое попе- чение его долженствует быть о воспитании юных чад своих». Сущность воспитания мыслитель видит «в страхе Господнем, в напоении сердец детских любовью к вере, откуда проистекает любовь к Государю, сему поставленному от Бога отцу и главе народной; любовь к Отечеству, сему телу великому, но не крепкому без соединения с главой своей; и, наконец, любовь к ближнему, под которым разумеются сперва со- граждане, а потом и весь род человеческий» (Шишков, 1825a, 179–180).

Минаков верно усматривает в позиции ученого не инфернальный обскурантизм, приписываемый ему Пыпиным, не проявление невежества, своекорыстия и аморализ- ма, а попытку создания особого типа образованности и системы ценностей, которая лежала бы в основе учебных программ и могла бы противостоять рационализму, материализму, атеизму, революционаризму и т. п. негативным явлениям. Однако, как отмечает исследователь, используемый русскими консерваторами для реализации своей программы метод административных запретов компрометировал их в глазах образованных людей того времени, по большей части принадлежавших к либераль- ному лагерю [Минаков, 2011, 443].

Хотя Шишкова постоянно упрекали в ретроградстве и реакционности, он, в от- личие от своего предшественника князя Голицына, за четыре года управления ми- нистерством ни разу не позволил поставить вопрос о закрытии какого-либо россий- ского университета [Петров, 2003, 12]. С другой стороны, он не стремился ломать здравые предложения Голицына, поэтому дал ход циркуляру от 17 апреля 1824 г., в соответствии с которым все преподаватели обязывались предоставить в министер- ство полные конспекты лекций. По дополнительному требованию министра в пред- ставленных конспектах требовалось указать использованную литературу, особенно иностранную. Уже через два года, в 1826 г., университеты смогли опубликовать такие конспекты. Также Шишков выступил с инициативой выпуска учебников по различ- ным дисциплинам [Петров, 2003, 12–13].

Вообще в своей министерской политике ученый отдавал явное предпочтение университетам перед лицеями и благородными пансионами, которые при двух по- следних министерствах графа А. К. Разумовского (1810–1816) и князя А. Н. Голицына (1817–1824) получили большие привилегии. Он полагал, что эти частные дворянские заведения лишь отвлекают юношество от университетского образования. Кроме того, Шишков признавал вредным чисто домашнее обучение с гувернерами и в этом во- просе также предвосхитил политику графа С. С. Уварова [Петров, 2003, 66].

***

А. С. Шишков в течение многих лет серьезно изучал вопросы цензуры и неодно- кратно подавал верховной власти официальные записки с конкретными предложе- ниями, которые, как правило, ложились под сукно. Еще в 1816 г. он направил в Госу- дарственный совет записку о цензуре, где отмечал, что «худая цензура ведет к тому, что на одну хорошую книгу выпускается двадцать вредных. Они пытаются обмануть читателя, мешая ложь с правдой. Они используют язык, полный иносказательных и темных слов, делающих непонятным содержание, и исподволь развращают читате- ля» (Шишков, 1870, 2, 44).

После 1824 г. новый министерский статус Шишкова, а еще больше — сложная политическая ситуация в Российской империи и в Европе — уже не позволяли им- ператору игнорировать его инициативы. 25 мая 1824 г. Александр Семенович подает Александру I записку, в которой предлагает разработать новый Цензурный устав взамен устаревшего либерального Устава 1804 г. По замыслу мыслителя, цензура, которая в России до его времени «можно сказать не существовала» (Шишков, 1870, 2, 164), должна служить «к обуздованию своевольных и неосновательных мыслей, предписывая о наблюдении, чтоб издаваемые сочинения были в правилах нравствен- ности, в правилах истинного просвещения, никому не обидны, всякому для чтения или полезны, или по крайней мере забавны, но без всякого вреда нравам, наукам и языку» (Шишков, 1870, 2, 167).

Философские науки 195

Главным деянием Шишкова на посту министра просвещения стало создание Цензурного устава 1826 г., прозванного либеральными публицистами «чугунным». В сравнении с предыдущим этот Устав был более подробным и основательным — 19 глав, 230 параграфов, 60 страниц, тогда как прошлый имел 47 параграфов и занимал всего 12 страниц. На Устав возлагались три главнейшие попечения: о науках и воспи- тании юношества, о нравах и внутренней безопасности и о направлении обществен- ного мнения согласно с политическими обстоятельствами и видами правительства. В качестве основного органа цензуры был утвержден Верховный цензурный комитет, состоявший из трех членов-министров — народного просвещения, внутренних дел и иностранных дел. Среди наиболее примечательных статей Устава выделим па- раграфы об умозрительных науках (философии), где запрещалась «всякая вредная теория, таковая, как, например, о первобытном зверском состоянии человека, будто бы естественном, о мнимом составлении первобытными гражданами обществ по- средством договоров, о происхождении законной власти не от Бога» (параграф 190) [Альтшуллер, 2005, 81]. В результате в Российской империи объявлялись вне закона сочинения таких знаменитых просветителей-вольнодумцев, как Гельвеций, Гольбах, Дидро, Ламетри и Руссо.

«Чугунный устав» вошел в историю дореволюционной отечественной цензуры как наиболее строгий и консервативный, или «реакционный» с точки зрения либе- ральной историографии. В 1828 г. он был смягчен императором Николаем I согласно предложениям С. С. Уварова.

***

Еще в 1818 г. Александр Семенович написал устав Академии, где сформировал ее основную цель — быть «охранительницей» языка «от могущих повреждать и потря- сать оный худых навыков, несправедливых толков и вводимых в него злоупотребле- ний» [Парсамов, 2010, 64]. При Шишкове в десять раз было увеличено финансирова- ние заведения, выходил периодический журнал «Известия Российской Академии». В члены Академии были приняты лучшие русские писатели — Н. М. Карамзин, П. А. Вяземский, В. А. Жуковский, А. С. Пушкин и др.; установились научные контак- ты с крупнейшими европейскими филологами, организовались научные экспедиции в Болгарию, Валахию, Сербию, Черногорию.

По выходе в отставку Шишков полностью посвятил себя Российской академии, которой он в качестве президента руководил с 1813 г. до самой смерти.

После кончины мыслителя по приказу Николая I Российская академии была присоединена к Академии наук в виде ее второго отделения, получившего название «Отделение русского языка и литературы».

На склоне дней постепенно полностью ослепший старец занимался составлением «Собрания сочинений и переводов адмирала Шишкова», которое было выпущено в 17 томах в Российской академии с 1818 по 1839 гг.

Свидетели последних лет жизни Шишкова, с одной стороны, отмечали физиче- скую немощь, болезненность, практически полную потерю зрения у 80-летнего уче- ного, но, с другой стороны, поражались силе и бодрости его духа, верности идеалам православия и самодержавия, беспримерной заботе о своем главном детище — Рос- сийской академии. Так, навестивший старца в его доме на Фурштадтской С. Т. Акса- ков вспоминал: «В 1836 г. я опять ездил в Петербург. Здоровье Александра Семеныча Шишкова и особенно зрение очень ослабели, но я нашел его бодрым духовно и даже иногда веселым. Он почти ощупью отыскивал в шкафе нужную ему книгу, доставал ее и заставлял меня кое-что прочесть вслух. В одной рукописной его книге (не помню, как она называлась) читал я, признаюсь, с предубеждением и недоверчивостью, пред- сказание Шишкова о будущей судьбе Европы, о всех ее революциях и безвыходных неустройствах. Увы! Все исполнилось и исполняется с поразительною верностью» (Аксаков, 1966).

Выдающийся русский православный просветитель, страж «благословенного рус- ского царства» (Шишков, 1870, 2, 269), верный слуга Отечества и государя, к которому он относился как к «отцу и главе народной», «поставленному от Бога» (Шишков, 1825a 179), адмирал Александр Семенович Шишков был похоронен в Лазаревской усыпальнице Александро-Невской лавры.

В конце жизни он писал: «Имя усердного царю и Отечеству слуги <…> я ни за какие золотые горы не променяю, ни для каких угрожающих мне бедствий [его] не от- ступлюсь» (Шишков, 186?, 4).

Подводя итоги нашего исследования, необходимо отметить, что А. С. Шишков яв- лялся непосредственным предшественником двух наиболее значительных православ- но-русских направлений отечественной мысли Николаевской эпохи — концепции «русской триады» (приоритет русского языка, русской народности и отечественного права, принципы сословности и «русского воспитания»; С. С. Уваров, С. П. Шевырев) и классического славянофильства (А. С. Хомяков3, К. С. Аксаков).

Пожалуй, первым эту важную связь выразил Д. Н. Свербеев: «Шишков не сопо- ставлял для себя трех главных идей всей своей жизни <…>, невзирая на то, он, так сказать, бессознательно первый воплотил в себе тричастный русский символ „право- славия, самодержавия и народности“, который потом сделался в одно и то же время программою царствования императора Николая, девизом графа Уварова и, наконец, надписью на знамени позднейших славянофилов» (Свербеев, 1871, 178).

Выступая предшественником С. С. Уварова и славянофилов, Александр Семено- вич смог подготовить почву для ярчайшего расцвета Золотого века русской культуры. И совсем не случайно, что главный русский поэт Золотого века посвятил ему эти строки, которые, хочется верить, украсят памятную доску на его доме в Санкт-Петербурге:

Сей старец дорог нам: он блещет средь народа Священной памятью двенадцатого года.
Один в толпе вельмож он русских муз любил,
Их незамеченных созвал, соединил… (Пушкин, 1974, 260).