Крошка сын к отцу пришел и спросила кроха:
— Что такое хорошо и что та-кое плохо?
В.В. Маяковский (стихотворение «Что такое хорошо и что такое плохо?»)
Сколько себя помнит человечество, столько его интересовал вопрос, звучащий в эпиграфе к этой главе. Человек не может жить, обходя стороной тему этики. Кто-то морально удовлетворен от уверенности, что поступает хорошо, или мучительно ищет достойный выход из непростой ситуации. А кто-то просто отмахивается от возникающего в его сознании сомнения: «Хорошо ли я поступаю?», рефлекторно оправдывая себя: «Ну а что тут особенного? Весь мир таков…» В конце концов, человек может себя убедить, что эти категории вообще искусственно придуманы «морализаторами», следовательно, можно и нужно жить так, как мне удобно и комфортно… Так или иначе, но вопрос этики нам никак не обойти. Мы всегда стоим перед нравственным выбором на своем жизненном пути. Просто в одном случае относимся к нему более ответственно, а в другом — менее или вообще пытаемся снять с себя всякую ответственность.
Всякий раз начиная новую тему, мы часто будем мысленно переноситься во времена жизни человека в раю, до его первого грехопадения. Разумеется, мы никогда не сможем до конца познать, что именно тогда представлял собой человек. Однако какие-то предположения и даже выводы, основанные на Священном Писании (Библии) и святоотеческом наследии, делать мы все-таки можем. Более того, это просто необходимо. Хотя бы потому, что такое «перенесение во времени» во многом облегчает восприятие и понимание богословских дисциплин, в первую очередь через осознание собственного призвания — быть человеком в самом высоком смысле этого слова. «Христос… являет то, чего Бог ждет от творения — полноту человечности, “человека максимального”, по выражению Николая Кузанского. Он исполняет то призвание человека, которому изменил Адам: жить только Богом и Богом питать вселенную»1.
Вот и в начале данной темы необходимо отметить, что человек в эпоху своей юности, до первого своего грехопадения находился с Богом в неразрывной связи и духовном единстве. Первозданная человеческая красота вообще не имела представления о том, что такое «плохо». Всецело пребывая в истине, отвечая своей любовью на Божественную Любовь и безграничным доверием Богу на доверие Бога человеку, человеческий дух был бесконечно выше таких привычных для нас категорий, как «добро/зло» или «хорошо/плохо». Можно также сказать, что в раю чело-век поступал исключительно хорошо и праведно. Филон Александрийский в этой связи пишет: «Этот первый родившийся от земли человек, зачинатель всего нашего рода, возник, думается мне, лучшим в обоих отношениях и тела, и души, и во многом отличался от своих потомков превосходством по части того и другого. Ведь он был воистину прекрасен и по-настоящему добродетелен»2.
Однако по вине человека в его духовном плане произошла катастрофа, неизбежно отразившаяся на его душевном и физическом уровнях. Человек отпал от Бога и перестал питаться от Него истиной. (Эта тема будет подробно рас-смотрена в главе «Грехопадение»). В человеческую жизнь вошло понятие «плохо», в том числе в сферу социального бытия. Разучившись любить, человек вынужден искать такие нормы поведения в обществе, которые позволяли бы ему не только более или менее комфортно жить со своими соплеменниками, но и сосуществовать с соседями. Хорошо, если некое сообщество живет хотя бы по принципу «не на-вреди», но лучше, если в социальные нормы будет заложена забота и искреннее внимание к другим членам общества. И не только к тем, кто находится со мной в родстве, но даже к совершенно незнакомым людям. И уж совсем в идеале — проявлять такое же отношение к иноплеменникам. Таким образом, речь идет о неких этических нормах поведения внутри общества и определяющих отношение членов этого общества к внешнему миру.
Термин этика (греч. ἠθικόν, от др.-греч. ἦθος — этос, «нрав, обычай») обозначает дисциплину, предметом исследования которой являются мораль и нравственность3. Сло-во этика было введено еще Аристотелем (384–322 до Р.Х.). И именно он считается отцом-основателем этики как самостоятельной области знания. Однако это не только философская дисциплина, но и богословская. Если в центре обычной этики стоит человек, то в христианской этике центром является Бог. Глубоким исследованием вопросов христианской этики занимается нравственное богословие, основополагающие принципы которого мы будем рассматривать в данной главе.
Итак, этика изучает нормы поведения в обществе. Но в мире существует огромное количество различных со-обществ, моральные устои которых разнятся настолько, что порой они диаметрально противоположны. Например, в Китае и Японии во время еды (особенно в гостях) принято громко прихлебывать, чтобы хозяин остался доволен, что означает — еда понравилась гостю. У нас же такое по-ведение может привести не только хозяина, но и всех окружающих в состояние шока (конечно, при условии правильного их воспитания). Для некоторых стран Азии считается неприличным прийти в гости или на деловую встречу во-время. Там можно и даже нужно серьезно опоздать, чтобы произвести приятное впечатление. Такое поведение никак не соотносится с европейскими традициями, где, как известно, «точность — вежливость королей, но обязанность для их подданных» (эту фразу приписывают Людовику XIII). Из этого можно сделать вывод — нормы поведения в различных группах людей очень условны и зависят от множества факторов: исторических, географических, климатических и пр. Шкала ценностей тоже может сильно смещаться как в одну, так и в другую сторону. Причем не только в одной группе по сравнению с другой, но и в пределах одной и той же общности, просто изменяясь с теченbем времени. Бывает и так, что в определенной среде или в сознании конкретного человека моральные принципы вообще размыты. И если попытаться дать нравственную оценку поступку человека, то в ответ часто звучит очень знакомая нам универсально-оправдательная фраза: «Все на свете относительно!..» Так вот, в отличие от бесчисленных светских этических систем в христианской этике нет понятия «духовного релятивизма». Здесь все построено на Божественном Откровении, через которое человек впол-не однозначно осознает, что хорошо, а что плохо. И шкала ценностей здесь неподвижна. В системе координат, центром которой является Бог, невозможна формула «Если нельзя, но очень хочется, то можно».
Необходимо отметить, что в православной христианской этике понятия нравственность и мораль имеют не-сколько иной смысл, чем в этике светской. Если в миру эти термины часто употребляют как синонимы, то в религиозном аспекте они приобретают различное значение, хотя и остаются связанными между собой. Древнеримский мыслитель Цицерон (106–43 до Р.Х.) задался целью найти латинский эквивалент греческому слову этика. Он и положил начало формированию термина мораль. А знаменитый немецкий философ Георг Вильгельм Фридрих Гегель (1770–1831) первым в истории этики стал разделять понятия мораль и нравственность. Однако нас более интересует не философское их осмысление, а религиозное.
Многим, наверное, известно изречение: «Чем ниже в обществе уровень нравственности, тем должны быть жестче законы морали». В этой фразе есть своя логика. С духов-ной точки зрения мораль и нравственность различаются прежде всего источником этих явлений.
Нравственность — категория в первую очередь духовная, основанная на религиозном фундаменте. Состояние именно духовной сферы человека формирует его нравственный облик. Конечно, внешний мир может влиять на поведение человека, но мы не должны забывать, что в первую очередь человек сам изменяет окружающую среду. А истинно религиозный человек стремится не просто ее изменить, но преобразить, привнести в нее красоту. Таки-ми нас создал Творец. В Толковой Библии Лопухина мы читаем: «Первозданной чете (мужу и жене в раю. — И.М.) преподаются божественные благословения к размножению и владычеству над природой»4. Там же выдающийся русский ученый-библеист и богослов Александр Павлович Лопухин приводит слова Иоанна Златоуста: «Как велико достоинство душ! Через ее силы строятся города, переплываются моря, обрабатываются поля, открываются бесчисленные искусства, укрощаются дикие звери! Но что важнее всего — душа знает Бога, Который сотворил ее и различает добро от зла. Один только человек из всего видимого мира воссылает молитвы к Богу, получает откровения, изучает природу небесных вещей и проникает даже в божественные тайны! Для него существует вся земля, солнце и звезды, для него отворены небеса»5. Митрополит Сурожский Антоний пишет: «Призвание человека было — эту землю вести к Богу… быть тем, который служит всей твари в ее восхождении к Богу и ее постепенном укоренении в Боге и вечной жизни»6. Уместно также добавить здесь слова одного из крупнейших православных богословов ХХ в. Владимира Николаевича Лосского: «По учению святого Максима Исповедника, первый человек был при-зван воссоединить в себе всю совокупность тварного бытия; он должен был одновременно достигнуть совершенно-го единения с Богом и таким образом сообщить состояние обожения всей твари»7. Исходя из вышесказанного можно предположить, что нравственность имеет отношение более к аскетике8, нежели к этике. Христианство, разумеется, в первую очередь основано на аскетике, на преображении внутреннего мира человека. Но внутренние процессы неизбежно имеют свое внешнее выражение9. Следовательно, этика является продолжением внутреннего состояния человека. Соответственно, православная христианская эти-ка целиком основана на духовности человека, проявляет уровень его религиозности. И именно христианские нравственные принципы формируют законы этики. Христианское же наполнение термина этика более всего приближает нравственность к истинному ее смыслу и значению.
В отличие от нравственности мораль — результат некой договоренности между людьми, своего рода правила игры, в большей или меньшей степени искусственно созданные рамки. С одной стороны, общество вынужденно их создавать, так как жить вообще без правил просто опасно. Но с другой стороны, если в основе этих правил нет нравственного начала, они могут приобретать самые странные и не-мыслимые формы (см. примеры выше). И главное — правила морали совсем не обязательно ведут общество к гармонии и нравственному развитию. Более того, они могут быть вообще абсолютно безнравственными (вспомним хотя бы моральные принципы нацистов в фашистской Германии или инициаторов и исполнителей репрессий в СССР в конце 30-х и начале 50-х годов XX в.). Того, кто не чтит моральный кодекс, обществу проще и легче отторгнуть от себя, даже если поступки этого человека высоко-нравственны. Примеров тому мы легко можем найти как в литературе (Чацкий в комедии «Горе от ума» А. С. Гри-боедова или князь Мышкин в романе «Идиот» Ф. М. Достоевского), так и в нашей истории (царь Николай II, его отречение от власти и последующая гибель царской семьи). И, конечно же, в Священном Писании — в Заповедях Блаженств, которые являются квинтэссенцией Нагорной проповеди Христа: «Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня. Радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах: так гнали и пророков, бывших прежде вас» (Мф. 5:11– 12). Даже сама жизнь Господа нашего Иисуса Христа была свидетельством того, как люди, к сожалению, часто отталкивают от себя Свет и Чистоту, ведь далеко не все видят в Иисусе Христе Спасителя, и не все принимают Его! «Был Свет истинный, Который просвещает всякого человека, приходящего в мир. В мире был, и мир чрез Него начал быть, и мир Его не познал. Пришел к своим, и свои Его не приняли» (Ин. 1:9–11). Более того — реакция на безмерную любовь Христа ко всем людям на земле была просто страшной — в исступлении крича Понтию Пилату «Распни, распни Его!», люди обрекли Спасителя на страшную смерть…
Конфликт между устоявшимися моральными принципами и нравственностью неизбежен. «Если мир вас ненавидит, знайте, что Меня прежде вас возненавидел. Если бы вы были от мира, то мир любил бы свое; а как вы не от мира, но Я избрал вас от мира, потому ненавидит вас мир» (Ин. 15:18, 19). Сам Господь проводит водораздел между истинным отношением к человеку, где присутствует полнота христианской любви, и отношением привычным, возможно, сложившимся веками: «Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч. Ибо Я пришел разделить человека с отцом его, и дочь с матерью ее, и невестку со свекровью ее. И враги человеку — домашние его. Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто не берет креста своего и следует за Мною, тот не достоин Меня» (Мф. 10:34–38).
Мораль — это законы поведения, диктуемые самим обществом, а нравственность в первую очередь основана на божественных законах. Сравним два принципа поведения человека: одно дело — жить, послушно исполняя законы морали из-за страха быть отвергнутым обществом в случае их невыполнения, и совсем другое — искренне стремиться не просто своей жизнью не причинять не удобства другим, но и саму свою жизнь посвятить окружающим людям, пытаясь сделать их счастливее. Апогеем же христианского отношения к человеку является исполнение заповеди «Возлюби ближнего твоего, как самого себя» (Мф. 22:39).
Но здесь часто возникает вопрос: А что значит любить самого себя? Конечно же, речь не идет о состоянии, описываемом фразой «Я так себя люблю, что ни в чем себе не отказываю!» В последнем случае под «ни в чем» обычно подразумевается нехитрый набор страстей, а попросту говоря, грехов. Еще более нелепо выглядит высказывание «Я знаю себе цену!» Сразу хочется в ответ спросить: А какова конкретно цена? Ведь чаще всего это звучит не как предложение подороже продать свои навыки и умения, но как примитивная попытка возвыситься над окружающими, хотя бы таким способом, если не получается путем собственных достижений. Говоря подобные вещи, человек даже не подозревает, что чем больше он заламывает себе «цену», тем менее он догадывается об истинной своей человеческой ценности. Назначение собственной «цены» — прямо противоположный акт по отношению к настоящей любви к себе. Давайте задумаемся над этим. Те, кого мы любим, разве имеют в наших глазах какую-либо конкретную цену? Разве они не бесценны для нас? Тогда почему человек, за-явивший о своей «любви» к себе, тут же готов найти себе некий ценностно-осязаемый эквивалент? Ведь недаром по-явилось выражение: «Продать душу дьяволу». Заметим: не отдать, а именно продать! Вспомним Фауста Гете.
И еще один важный момент. Когда человек объявляет себе «цену», он расписывается в своей полной несвободе.
Собственную свободную волю, дарованную ему Самим Господом, он тоже, оказывается, готов продать… Христианство же предлагает человеку максимально возможную свободу — свободу во Христе, свободу от греха. И если уж наши любимые и дорогие люди для нас бесценны, то тем более бесценен человек в глазах Божиих. И таким же об-разом мы должны относиться к каждому человеку. Здесь почему-то вспоминается еще одно произведение — «Хижина дяди Тома» американской писательницы Гарриет Бичер-Стоу, которое нам хорошо знакомо еще с детства…
Так как же мы должны любить себя? Что в себе мы можем и должны любить? Вопрос не очень простой. Легче сказать — что мы не должны в себе любить — грехи. А любить в себе нужно в первую очередь образ Божий и подобие Божие (чем они отличаются, мы поговорим в главе «Сотворение человека»), замысел Божий о нас и все то, что Господь даровал нам для полноценной христианской жизни. Если я люблю свой дух, то я не буду его мучить своими грехами, но буду искать Бога, так как дух без Бога не может, как человек без воздуха. Если я люблю свою душу, я не буду терзать ее пошлостями и уродством, но буду питать красотой и совершенством, которые от Бога. Если я люблю свое тело, я не буду относиться к нему с пренебрежением, но буду заботиться о нем, чтобы по возможности отдалить от себя болезнь и дряхлость, и не буду потакать ему, чтобы лень телесная не опутала его и не проникла дальше в душу. Ибо все эти три составляющие человека — дух, душа и тело — даны мне Самим Богом. И, если я полюблю Бога, то и к Его дарам буду относиться с должным благоговением! Вот, что на эту тему сказал протоиерей Александр Мень на Центральном канале телевидения СССР (эта передача знаменита тем, что прот. Александру руководство ТВ запретило произносить в эфире слово «Бог»): «Мы все хорошо знаем, что тело человека здорово, когда находится в нормальной, естествен-ной гармонии с природой: когда легкие дышат чистым воз-духом, когда у нас есть нормальная пища, когда мы выспались. Это наша связь с миром, с природой, с тем, что нас окружает. Если этого нет, наступает голод. Но почему мы не задумываемся над тем, как голодает наша душа?! Чем мы ее питаем? А ведь она нуждается в пище не менее, чем тело. И для человека сегодня найти эту подлинную высшую пищу, этот вечный хлеб, который будет питать наше сердце, — задача исключительно важная. Люди, которые дума-ют, будто сначала можно решить материальные проблемы, а потом духовные, разрубают фактически человека пополам. У нас все взаимосвязано. Человек, у которого есть внутренняя гармония, — он и работает иначе, он и относится к окружающим людям иначе. Это сказывается на всем его существовании. Таким образом, нельзя ничего изолировать в нашей жизни. Прикоснувшись к вечным вопросам, по-дойдя к ним без поверхностного презрения, не отмахиваясь, не считая, что это удел праздных умов, “философов”, как иронично говорят иные люди, мы должны признать, что это хлеб, это пища души, которой нам недостает. Духовность есть та сфера, где рождаются вера, любовь, постижение красоты. Древнейшие духовные традиции, на которых тысячелетиями стоит и вырастает человеческая культура, уже дав-но предлагают нам многие пути. Для нас, христиан, это путь евангельский. Это путь универсальный, который включает в себя, как белый цвет включает радугу, многие цвета. <…> И поэтому сегодня, мне кажется, пора обратиться к сердце-вине человека, к тому, что поднимает нас над миром при-роды, к тому, что может нас возвысить, к тому, что составляет самый стержень подлинно человеческой культуры, подлинно человеческой духовности, поднимающейся над миром природы в Вечность»10.
Есть еще одна популярная в последнее время фраза, циничнее которой трудно что-то найти: «Ничего личного». Часто после этого следует продолжение: «Только бизнес!»
На самом деле у человека должно быть личное, точнее — личностное, отношение ко всему без исключения, а значит, и к своему ремеслу. В этом случае бизнес не будет восприниматься как только возможность заработать неплохие деньги любыми доступными средствами. Человек вообще ни в коем случае и никогда не должен использоваться как средство, но должен рассматриваться исключительно как цель любой нашей деятельности. Данный принцип сформулировал еще Иммануил Кант в своем категорическом императиве: «Поступай так, чтобы ты всегда относился к человечеству и в своем лице и в лице всякого другого также как к цели и никогда не относился бы к нему только как к средству»11. Настоящий христианин любое свое дело будет стараться делать с наивысшим качеством, так как осознает ответственность за результат своего труда.
В последнее время популярным стало внедрение в наш лексикон всяких иностранных словечек. Иногда это оправданно, иногда — не очень. Но вот определение «перфекционист», то есть человек, который стремится в своей работе к высшей степени совершенства, вполне подходит к христианину. Однако здесь нельзя путать причину и следствие. Когда человек, производя какое-нибудь изделие, в первую очередь хочет принести радость другому человеку — потребителю этого изделия, он создает продукт максимально качественным: красивым, удобным и долговечным. И, что вполне логично, обретает немало поклонников, а наградой за его труд станут в том числе и материальные блага. Другой же человек, наоборот, пытается любыми средствами (агрессивная реклама, недостойное поведение в среде конкурентов и пр.) заставить купить именно его то-вар, а уж будет ли рад покупатель этому товару или нет, уже не важно. Главное — сбыть, чтобы побыстрее и побольше получить прибыль. И в том и в другом случае — бизнес, но строится он на совершенно разных, диаметрально противоположных принципах: один — на человеколюбии, другой — на сребролюбии.
Здесь мы логично выходим еще на один важный аспект данной темы — на тот индикатор правильности и человечности наших поступков, который в большей или меньшей степени всех нас волнует, и в любом случае прекрасно известен нам еще с детства, — совесть. Протоиерей Игорь Прекуп в работе «Что же такое наша совесть?» прекрасно развивает эту мысль. Он говорит о том, что все знают, что совесть есть, как бы к ней ни относились, и приводит интересные примеры: «С чем бы нам сравнить совесть? Давайте для начала сравним ее с зеркалом. Все мы пользуемся зеркалами. Но для чего? Для того чтобы любоваться собой? Это имеет свое название — “нарциссизм”. Так для чего же? Да, чтобы вид наш соответствовал нашему замыслу. В зеркале мы видим себя и имеем возможность устранить или хотя бы прикрыть недостатки. То есть зеркало — средство самокритики и возможность взглянуть на себя со стороны. Мы все стараемся следить за своим внешним видом. И это нормально. Исключение составляют юродивые и циники. Юродивые Христа ради брали на себя подвиг отречения от всех мирских благ и в первую очередь от высшего — рас-судка. Не в том смысле, что добровольно сходили с ума. Нет, с психикой у них все было в порядке. Они отказывались от мирской модели поведения, обличая тем самым настоящее безумие — безумие мира, который надеясь на свою мудрость, остается непричастным небесной, Божественной Премудрости. Что касается циников, то под этим эпитетом сегодня следует понимать не последователей древней философской школы, а людей, презирающих общественные нормы и чьи-либо святые чувства. Юродство Христа ради и цинизм — две крайности: первая по любви к Богу и состраданию к миру падшему и ослепленному своей мнимой мудростью, вторая крайность — от предельного эгоцентризма, гордыни и высокомерного пренебрежения мнением и чувствами окружающих. Так вот, совесть — как зеркало. В ней как бы одновременно отражаются два наших образа: один идеальный, соответствующий Божиему о нас замыслу, другой реальный со всеми “за” и “против”. Но состояние самого зеркала бывает разное — или стекло повреждено настолько, что лишь некоторые участки со-хранились, или какое-то оно закопченное, а то и просто пыльное. Так и совесть наша. У апостола Павла есть такое выражение: “сожженная совесть”. Требует наша совесть реставрации. А когда человек для этой цели призывает Божию благодать, тогда она мало-помалу становится все яснее. Такие детали и оттенки начинают вырисовываться, которые никогда у самого совестливого атеиста не проявятся. Можно еще сравнить обычную совесть с обычным слухом, а совесть освященную — с музыкальным слухом. Кроме всего того, что воспринимает душевная совесть (естественная, плотская), совесть духовная (освященная) охватывает еще и такое понимание вещей и событий, которое не в со-стоянии отразить совесть, не облеченная “силою свыше”».
Далее о. Игорь приводит слова известного американского психолога, философа и гуманиста Эриха Фромма: «Человек — единственное существо, наделенное совестью. Со-весть — это голос, зовущий его к самому себе, говорящий, что он должен делать, чтобы стать самим собой, позволяющий осознать истинные цели его жизни и те нормы поведения, которые необходимы для достижения этих целей».
К слову сказать, Эрих Фромм считал себя нерелигиозным человеком. Тем не менее его высказывания красноречиво свидетельствуют о том, что он действительно искал му-дрость14 и истину. Мы еще не раз убедимся в том, как Бог неожиданно проявляет Себя через, казалось бы, случайных для темы «христианство» людей — неверующих и далеких от богословия. Однако сразу отметим, что христианство нужно уметь видеть не только в форме знакомых нам атрибутов церковной жизни, но и опосредованно: через мировую культуру, которая неизбежно впитала в себя божественные принципы, через богатейший опыт познания человеком этого мира и пр. Мы должны учиться ценить не только слова, начертанные на страницах Священного Писания, но и любые другие, которые приближают нас к истине. В принципе любой человек, встретившийся нам на жизненном пути, может помочь нам осознать крайне важные вещи. Тем более человек-мыслитель, жаждущий докопаться до глубин законов мироздания. И следующие слова Эриха Фромма — яркое тому подтверждение. Он называет совесть «голосом нашей любовной заботы о самих себе».
В статье «Что же такое наша совесть?» о. Игорь Прекуп цитирует также протоиерея Евгения Аквилонова: «Человеческой душе прирождена способность к нравственному благородству. <…> То явление, что упомянутое идеальное начало настойчиво утверждалось, несмотря ни на какие противодействия, свидетельствует в пользу сверхчувственной, независимой от влияния времени, мощи этого начала в человеке. <…> Человеческое сознание только по-степенно уясняет себе смысл безусловно-должного, но последнее само по себе незыблемо, подобно гранитной скале, и имеет вечную ценность».
Однако не следует совесть путать со стыдом. И здесь снова уместно привести цитату из статьи протоиерея Игоря Прекупа: «Стыд можно определить как страх. Страх несоответствия. Несоответствия не только каким-то нравственным нормам, диктуемым совестью или внешним авторитетом, но и несоответствия нормам, принятым в “своем кругу” относительно манер, стиля одежды, образовательного цен-за, национальности. А потому стыд бывает спасительный, а бывает гибельный. Спасительным он является тогда, когда побуждает стыдиться самого греха, мобилизуя волю человека на борьбу с ним, или, если уже падение состоялось, предпринять все необходимое для исцеления своей души. Ложный или погибельный стыд, наоборот, побуждает не к исправлению, но к созданию видимости благополучия и соответствия. Ложный стыд побуждает забывать свои грехи, скрывать их на исповеди, лукавить, оправдывая зло, стыдиться своего происхождения (социального, национального и др.), своих родителей, своей бедности и т.д. Так что стыд сам по себе не является нравственным чувством. Можно сказать так, что совесть — это чувство ответственности перед самим собой, а стыд — чувство ответственности перед другими людьми. Когда стыд порождается совестью, то можно говорить и о стыде перед самим собой. Но все же стыд ориентирован во внешний мир и предполагает постороннего наблюдателя и возможность санкций. Вот почему труднее преодолеть чувство стыда, чем заглушить совесть. Бесстыдство невозможно, пока существует реальная угроза возмездия за нарушение тех или иных норм, тогда как совесть глуши, души и никто этого не увидит и не услышит, и не накажет… Трудно совести без поддержки стыда выдерживать натиск всей порочности, всех эгоистических стремлений, вооруженных псевдонаучными теориями. Вот почему бессовестных людей несравненно больше, чем бесстыдных. Пока человек стыдится, “что люди скажут (подумают)”, он может показаться весьма совестливым, стоит лишь ему оказаться в ситуации, когда или никто не узнает, или “правильно поймет” — и поведение будет иным. Только спасительный стыд способствует оживлению и развитию совести. Только совесть — достойная почва для стыда»16.
Разговор о совести можно завершить замечательны-ми цитатами, подобранными протоиереем Игорем Пре-купом17: «Преп. Иоанн Кассиан Римлянин говорил, что
“Бог, сотворив человека, запечатлел в его природе знание закона — совесть. Если бы человек сохранил этот закон… не было бы необходимости позже давать другой, письмен-ный18”. Закон обличает, тормошит, будит нашу совесть, пока она не очистится. Но не стоит обольщаться на свой счет, если мы не чувствуем ее угрызений. По преп. Иоанну Лествичнику, “должно внимать себе — не перестала ли совесть обличать нас не из-за нашей чистоты, но как бы утомившись”19. Но совесть “едва ли может быть истреблена в ком совсем. Может она затмиться, поскольку не есть Бог, но не может истребиться, поскольку она от Бога” (митр. Платон (Левшин))».
В заключение следует отметить, что тема православной этики также неразрывно связана с темой спасения челове-ка. Можно даже сказать, что она прямо вытекает из такого раздела богословия, как сотериология21 — учения о спа-сении человека. В статье «Основы христианской этики» протоиерей Игорь Прекуп отмечает: «Греческое слово сотерия происходит от глагола созо, последний же одного корня с прилагательным сос — здоровый. Отсюда сотерия означает оздоровление, как освобождение от болезни, от порчи. Спасение понимается как восстановление когда-то разрушенного человеком союза с Богом»22. Совсем не случайно в православии Иисуса Христа очень часто называют Спасителем. Более подробно эта тема будет раскрываться начиная с главы «Грехопадение». Но уже здесь отчетливо видна разница между подходами в формировании этических канонов светской этики и этики православной. Если свод правил светской этики позволяет обществу сохранять хотя бы внешнее приличие одновременно с серьезными болезнями этого общества (хорошая мина при плохой игре), то христианская этика как раз врачует те самые болезни. Христианина не просто обязывают внешние правила. Для него становится совершенно естественным помогать другому человеку, не быть равнодушным к чужой боли, искренне желать другому здравия, вкладывая в приветствие «здравствуйте!» истинный смысл, а не цедить его сквозь зубы просто ради того, чтобы не считали меня невежливым человеком. Можно автоматически исполнять все, даже самые высокие этические нормы и предписания, в том числе и христианские, но «если праведность ваша не превзойдет праведности книжников и фарисеев, то вы не войдете в Царство Небесное»(Мф. 5:20). Более того, когда мы называем себя христианами, когда мы говорим, что исповедуем христианские принципы поведения и в то же самое время сами не исполняем их, то мы просто-напросто занимаемся профанацией христианства. Ведь по нашему поведению другие люди судят о всей Церкви! Кроме того, что такой жизнью мы губим свою душу, мы также бросаем тень на нашу Церковь. Не будем же об этом забывать, дорогие братья и сестры! Пусть явление фарисейства23 не коснется нас. Пусть наши сердца будут искренними и по-детски открытыми, желающими другому человеку того же, чего желаем себе и мы. Тогда этому человеку трудно будет не оценить наше доброе отношение к нему. Золотое правило этики так и гласит: «Поступай с людьми так, как хочешь, чтобы они поступали с тобой». Подобные высказывания мы на-ходим еще у античных философов. Например, на вопрос: «Как вести себя с друзьями?», — Аристотель отвечал: «Так, как хотелось бы, чтобы они вели себя с вами»24. И, конечно же, мы находим эту заповедь в Библии — в Новом Завете: «Итак, во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними, ибо в этом закон и пророки» (Мф. 7:12), «И как хотите, чтобы с вами поступали люди, так и вы поступайте с ними» (Лк. 6:31).
Но вершиной отношения человека к человеку, повто-рим, является заповедь любви: «Возлюби ближнего твоего, как самого себя» (Мф. 22:39).
Завершить тему можно замечательным и остроумным советом одного из великих русских православных под-вижников, жившего в ХIX в., преподобного Амвросия Оптинского. На вопрос: «Как жить?» — батюшка отвечал: «Жить — не тужить, никого не осуждать, никому не досаж-дать, и всем мое почтение».
Глава 2
